Что вы имеете в виду?

Т. М.: Я имею в виду освещение событий на Украине. Понимаете, здесь одна картинка, а там совершенно другая. Это касается не только Штатов. В мае я была в горах, я обычно майские праздники провожу в горах, катаюсь на лыжах, и это как раз совпало с событиями в Одессе 2 мая. У меня все время работал канал «Россия-24», который я очень люблю, и там, в Австрии, он везде принимается. А у нас в номере убирали сотрудники из Хорватии, поляки. Они приходили к нам, становились у экрана, а потом говорили: «А вы знаете, австрийское телевидение ничего подобного не показывает».

Картинка НТВ по Украине вам кажется полной?

Т. М.: Да, мы очень много даем по Украине — порядка трех-четырех материалов в одном выпуске.

Бывали моменты, когда вам казалось, что канал врет?

Т. М.: Нет, ни разу.

Вы полностью разделяете позицию канала и государства в этом вопросе, я верно понимаю?

Т. М.: Вы знаете, когда у меня был спор внутренний между мной и позицией канала, я с канала ушла. Это был 1991 год. Поэтому я знаю, о чем я говорю.

Не так давно вы отказались от литовской награды, которую вам дали за события 1991 года. По принципу «своих не сдают»?

Т. М.: Я не знаю, что такое «своих не сдают». Наверное, я бы поступила так в отношении любого человека, который разделил со мной определенный период жизни.  Я очень хорошо помню, за что мы с Димой получили эту награду, сколько мы тогда всего пережили. И даже сами литовцы говорили нам: «Ребята, вы сделали для независимости Литвы не меньше, чем те люди, которые защищали телецентр». И после этого отвесить Киселеву оплеуху за то, что он делает свое дело, выражает свое собственное мнение. Как обозреватель политический, в отличие от наших информационных ведущих, он имеет право высказывать и обязан высказывать свою точку зрения. И за то, что он имеет свою точку зрения, у него взяли и отобрали. Это дичь на самом деле, происходит что-то чудовищное. Когда санкции накладывают на журналистов, когда их убивают.

Иными словами, литовцы оскорбили вашу память.

Т. М.: Знаете, я узнала об этом, честно говоря, совершенно случайно. Дима, оказывается, давал интервью Балтийскому агентству новостей, а мы на него не подписаны. Я узнала случайно, просто кто-то обронил фразу. Я в этот день вела эфир, было уже восемь или девять часов вечера. А потом позвонил Дима и сказал: «Таня, у тебя нет того диска с выпуском, с твоим последним за 13 января?» Я говорю: «А что случилось-то?» Он мне рассказал эту историю. Я покопалась в интернете, нашла эту информацию. У меня внутри все забурлило. Я просто села, написала текст, который потом прочла в эфире. И на следующий день отправила бумагу госпоже Грибаускайте.

Вы недавно получили госнаграду за освещение событий в Крыму. Как вам кажется, за что?

Т. М.: Это было ощущение, которого я давно, честно говоря, не испытывала. Мы давно так не работали — совершенно свободно, абсолютно. В такие моменты обычно бывает, что и руководство тебя дергает, напоминает о чем-то, предупреждает: «Будьте аккуратны там-то, будьте аккуратны тут-то». Любая острая политическая ситуация подобного рода, естественно, накладывает на тебя дополнительный груз ответственности, это неизбежно, потому что цена ошибки может быть очень высокой. И массив работы, который был проделан, невозможно ни с чем сравнить.

В 1991-м вы отказались зачитывать в эфире сообщение ТАСС о событиях в Вильнюсе, которое мы только что обсуждали. В последнее время у вас были моменты, когда вам не хотелось что-то зачитывать, вы не хотели пускать информацию в эфир — новость, трактовку?

Т. М.: Нет, я такого не помню. Новость — это новость. Как можно не хотеть давать ее в эфир? Трактовка, если она исходит от официального лица, почему нет? Люди должны знать, что думают официальные лица по поводу того или иного события. Это очень важно. Я не имею права цензурировать ни трактовки, ни новости. У нас нет цензуры.

Вы не цензурируете слова власти, но можете не пустить в эфир то, что кажется вам по какой-то причине неважным.

Т. М.: Да, конечно. Мы не можем все запихнуть в эфир — у нас есть определенные рамки. Как принято говорить в таких случаях, приходится фильтровать базар, потому что поток информации непроверенной, фейковой и просто откровенной дезинформации за последнее время возрос многократно.

На заре своей карьеры вы сделали большой репортаж о связи Русской православной церкви и КГБ.

Т. М.: Да, в программе «Итоги», совершенно верно.

Вы можете представить себе ситуацию, в которой вы делаете такой сюжет или включаете такого рода сюжет в программу сейчас?

Т. М.: Вы знаете, если бы это касалось прошлых деяний, например, церкви, то вполне могу себе представить.

А почему тут нужно делить прошлое и настоящее?

Т. М.: Скажем так, в тот исторический момент, который переживала наша страна, это было время открытия архивов. Это не было какой-то утечкой информации, это было время открытия архивов. Открыли архивы, и депутаты, общественники, даже сами представители церкви нашли определенный массив информации, который комментировали, который можно было предать огласке. Я сейчас не наблюдаю процессов, которые бы оказались открытием. Зачем говорить, если говорить не о чем?

Когда-то вы были символом демократического НТВ, и вообще все факты вашей ранней биографии свидетельствуют о протесте, несогласии, вообще о смелости, а сейчас вы в топ-менеджменте канала, который, как вы говорите, не считает нужным опровергать государственную точку зрения.

Т. М.: Все зависит от формата, опровергать государственную точку зрения можно в ток-шоу, что, кстати, всегда делалось на канале НТВ, будь то ток-шоу Сергея Минаева «Честный понедельник», будь то новое ток-шоу «Список Норкина». Там звучат разные точки зрения, в том числе опровергающие государственные.

А вы ходите на кремлевские летучки?

Т. М.: Да. Вы знаете, по пятницам. Я вам даже сейчас покажу. (Показывает фотографию.) Вот я сижу, вот Маргарита Симоньян, вот Юля Быстрицкая. Это Женя Поддубный приехал, ему Алексей Алексеевич Громов вручил орден, который он никак не мог получить, потому что...

А что на этих летучках происходит?

Т. М.: Нас знакомят с графиком президента и главы правительства. Вот сидит Света Гликман, она представляет график главы правительства и говорит, где он будет, какие мероприятия, что будет делать. Алексей Алексеевич представляет график работы президента. Естественно, эта информация абсолютно закрытая, потому что касается передвижения президента…

Говорят, там рассказывают, что и как показывать в эфире. Кремль дает каналам рекомендации.

Т. М.: Если каналы просят такие рекомендации, их дают. Нам иногда очень нужно понять, например, как оценивается то или иное событие, нам очень важно послушать. Туда иногда приглашают экспертов, это очень интересно послушать. Пришел человек, который занимается какой-то проблемой, скажем, Украины или занимается экономикой, мы попросили его позвать. Или, например, хозяин этого кабинета решил, что нам будет интересно его послушать, мы сидим, слушаем человека. Он интересно рассказывает, мы сидим, записываем, что-то берем на заметку. Если это можно назвать рекомендациями, то да. Знаете, что раздражает очень многих людей, когда они говорят об этом? Их раздражает, что мы общаемся с первоисточниками информации. Люди, которые причисляют себя к оппозиционным изданиям, они даже близко не могут подойти к этим источникам, с ними либо общаться не будут, а скорее всего, у них просто ходов нет. Где им взять информацию? А у меня информация от первоисточника. Поэтому я так уверена в том, что я делаю, потому что я знаю, на что я опираюсь, я знаю, куда сейчас лучше раньше времени не заглядывать, а где нужно, наоборот, посмотреть пораньше, упредить ситуацию, послать туда съемочную группу, а вот из этого места лучше съемочную группу отозвать. Потому что я владею информацией.

Как вышло, что вы, по сути, остались единственным человеком из этой старой команды НТВ? Все помнят вашу проходку по Останкино, когда вы остались на канале с Леонидом Парфеновым.

Т. М.: Не только с Парфеновым.

Да, с командой. Но Леонида Парфенова больше нет, и нет очень многих людей, которые с вами работали.

Т. М.: Да, они ушли работать в какие-то другие структуры, кто-то вообще ушел из профессии. Люди хотят менять что-то в своей жизни. Почему они должны быть привязаны к одному месту? Я вообще не понимаю такой позиции. То, что я здесь работаю 20 лет…

Собственно, об этом я и спрашиваю.

Т. М.: Ну люди же разные. Вот Леша Пивоваров ушел на СТС, потому что он хочет заниматься интернет-проектами.

То есть текучка кадров на НТВ — это потому, что сотрудники хотели развития карьеры?

Т. М.: Знаете, у нас серьезный уход журналистов был, когда произошел раскол в компании. Когда Олег Борисович Добродеев создал мощную информационную структуру и позвал туда некоторых журналистов с канала НТВ, в частности Женю Ревенко, Сашу Хабарова, Славу Грунского, Аркашу Мамонтова. Они ушли туда. Слава Грунский себя так и не нашел, вообще ушел из профессии, пропал человек, нет его. Говорят, путешествует автостопом по Америке. Саша Хабаров, я считаю, прекрасно сейчас работает в Британии. Ну Аркадий Мамонтов, понятно, на каком поприще себя проявил, на НТВ так развернуться ему бы не дали, как вы понимаете. Женя Ревенко прекрасно сделал карьеру на «России», он заместитель генерального директора.

А вы ностальгируете по «золотым временам НТВ», с той старой командой в ее полном составе?

Т. М.: Нет. У нас сейчас отличная команда. У нас был трудный период, переходный. После ухода Бориса Алексеевича Йордана и до прихода Владимира Михайлович Кулистикова у нас был очень трудный переходный период. Я о нем даже и вспоминать не хочу, это продлилось, слава богу, не очень долго — где-то полтора года, что ли. Не хочется никого обижать, просто у руля канала тогда стояли люди, не совсем хорошо разбирающиеся в телевидении. Это было непросто. А потом, когда пришел Кулистиков…

Жизнь наладилась.

Т. М.: Жизнь наладилась, да.

 

 

Юлия Быстрицкая

Генеральный директор телеканала «ТВ Центр»

Интервью: Юлия Таратута

 

Когда вас отправили с ВГТРК на ТВЦ, не было ощущения, что вас сослали из столицы в провинцию?

Юлия Быстрицкая: Честно говоря, когда мне поступило это предложение, я, конечно, сказала «нет», потому что программа «Вести» — такая чудесная. Люди, с которыми я там работала 12 лет. Люди, которыми я горжусь. Мне казалось, что более комфортную ситуацию трудно себе представить. Так что я вся такая растревоженная пришла к мужу и говорю: «Ты представляешь, что происходит? Как такое может быть?» На что он мудро ответил: «Иди, пробуй. Все равно все, что могла, ты в «Вестях» сделала».

Но вы же не просто в «Вестях» работали. Вы были большой начальницей на ВГТРК.

Ю. Б.: Да, я была заместителем Олега Борисовича Добродеева. Но когда ты что-то создаешь совсем сама, через трудности, через успехи, через проблемы, чем-то жертвуешь, отдать это кому-то очень трудно. Мы ведь из «Вестей» сделали совершенно прекрасную гоночную машину, блестящую, которая быстрее всех едет, тише всех шумит, ну, в общем, самую-самую-самую. Так что перейдя даже на административную работу, я все равно оставалась директором «Вестей». Я вся из информации — и на телевидении работала только в информации: в программе «Время», на НТВ.

Вы ведь окончили военный институт?

Ю. Б.: Да, у меня профессия была переводчик. Но я точно знала, что это совсем не мое, что я не могу просто передавать чужие слова из одного уха в другое. Очень настаивал папа, он — военный. Сказал, что нет, журфак — это просто гнездо разврата, пойдешь учиться в военный институт, где дисциплина, форма и никто по улицам не шатается. А я всегда интересовалась с каких-то там детских лет программой «Время», что там происходит в мире. И как только у меня появилась возможность, я немедленно забросила все свои переводческие навыки и пошла устраиваться на работу в программу «Время». Мне сказали: «Мы тебя не возьмем ни при каких условиях. Нам не нужны девочки, и, может, ты даже не умеешь написать «мама мыла раму». Но упорства мне было не занимать, меня в результате взяли.

А в чем был смысл этого проекта — отправить вас на ТВЦ? Чтобы кто-то опытный из центра контролировал Москву?

Ю. Б.: Мне нужно было сделать канал более современным, более интересным для зрителя. Разговор был совершенно предметный, конкретный, задача такая — справишься, не справишься? Что нужно для того, чтобы справилась? И вообще ТВЦ — федеральный канал, просто за годы существования, как бы это сказать поделикатнее, его не использовали на сто процентов. Поэтому создавалось ощущение, что канал рассказывает не очень интересную историю о московской жизни. Мы же стали делать новости. И оказалось, что ребята, которые здесь работали, просто ждали, когда эту грядочку кто-нибудь польет. И все стало прорастать.

Ваша школа — это школа Добродеева?

Ю. Б.: Когда я пришла на телевидение, сразу же моим начальником был Олег Борисович. Менялось в жизни все: друзья, мужья, места жительства, но Олег Борисович был моим начальником все время — 21 год работы. Он меня всему научил. Вообще всему. Понятно, у меня было желание, у меня был энтузиазм дикий. Я за ним следила, смотрела, как он делает, и применяла это к себе. Хотя, он, конечно, никогда со мной не возился, он был как Зевс на Олимпе, а мы были тут все маленькие такие.

Вы когда-нибудь сомневались в государственной трактовке новостей?

Ю. Б.: Я абсолютный государственник. Для меня ни на одном из каналов, где я работала, не было никаких, как это называется, сделок с совестью. Никогда в жизни мне не приходилось делать то, за что мне было бы стыдно или что мне бы не нравилось.

А что это значит — быть государственником?

Ю. Б.: Благо отечества гораздо важнее блага личного. Я из семьи военных. У меня и папа военный, и дедушка военный, и прадедушка военный, и прапрадедушка — все. И поэтому у нас в семье всегда это культивировалось.

Где для вас граница между информацией и пропагандой?

Ю. Б.: Пропаганда — это совершенно особая наука. Этому учат людей в специальных институтах, специальные они проходят дисциплины. А журналистика — это совсем другое. Я смотрю много новостей. И совершенно убеждена, что все каналы и все руководители информационные, которых я знаю, стараются соблюдать баланс. Это очень важно уметь. Зритель сам должен понимать, что главное в любой новости. Вот сегодня Евтушенков, например, и нужно рассказать все как есть. Все, что мы узнали, не впадая ни в одну из крайностей. Ни в осуждение, ни в чтение морали, ни в оправдание. Просто вот есть новость, любая.

А у вас звучит в сюжетах линия «Роснефти», интересов руководства «Роснефти»? Если мы говорим о том, что люди должны знать.

Ю. Б.: «Роснефть» обвиняют, но, на мой взгляд, компания очень удачно все эти обвинения разбивает. У нас в сюжетах звучит что? Что за человек? Откуда есть пошел? Что ему предъявили? С чем это может быть связано? Все. Это большой миф, что чего-то нельзя упоминать, что-то случится не так, потом всех снимут, всех расстреляют во внутреннем дворике. Нет.

Я хочу вернуться к тому, что вы окончили военный институт. Кажется, сейчас такое время, когда вам это должно пригодиться.

Ю. Б.: Мне это пригождалось всю жизнь. Как вы думаете, чему учат в военном институте?

Честно говоря, смутно себе представляю.

Ю. Б.: Самое главное, чему учат в любом военном институте, — это умению подчиняться и умению командовать. Вот и все. Самодисциплина — то, что всегда помогает в жизни.

Вы в этом смысле человек военного типа, если можно так сказать?

Ю. Б.: Да. У меня, я думаю, с самодисциплиной точно все в порядке.

Когда я говорила про время, имела в виду скорее освещение ситуации с Украиной.

Ю. Б.: Слава богу, ситуация вокруг Украины пошла на спад. Перемирие, Рада приняла закон про особую территорию. К нам приходил Сергей Лавров, министр иностранных дел, в нашу новую, прекрасную, на мой взгляд, программу. Даже у него, если вы смотрели интервью, как мне показалось, была такая робкая надежда на то, что ситуация переломится. Мне кажется, что все пошло на спад, все стало успокаиваться и что уже обострений ждать не стоит, если только в Киеве все с ума не сойдут.

В последние месяцы вы жили по правилам военного времени? С самоограничениями?

Ю. Б.: Нет. Во-первых, надо признаться честно, поскольку у меня еще много очень другой работы, я не руковожу новостями так, как я это делала в «Вестях». Когда я устраивала летучки, читала все тексты, когда верстала-переверстывала. Сейчас у меня есть ребята, которые занимаются новостями очень плотно. Я просто их смотрю и, если мне что-то не нравится, высказываю свои замечания.

Вас, как информационщика, все устраивало в подаче информации у вас и у коллег?

Ю. Б.: Да. То, как отработали эту сложную ситуацию наши коллеги, ребята даже погибли там. Мы ездили на прощание, все рыдали. Тех ребят, репортеров, операторов, которые ездили в эти тяжелые командировки, я их всех знаю. Мне было страшно, когда Коля Долгачев поехал, у него жена беременная, сейчас, наверное, должна родить. Леша Баранов. Они там сидели и выходили в эфир практически под минометными обстрелами. Конечно, я сопереживала. И была просто счастлива, когда они наконец вернулись и мы могли все увидеться.

А акценты, интонация, градус?

Ю. Б.: Вы поймите, это же всех очень задевает. У меня нет родственников на Украине, даже друзей никаких нет, меня с Украиной ничто не связывает. Но это же как наждаком по коже. Поэтому, конечно, где-то и пережимы были, наверное, кто-то слишком эмоционально высказывался на эту тему, но странно было бы требовать от людей, чтобы они как роботы относились — с холодными руками, холодным сердцем, ведь это совсем невозможно.

А не то чтобы симпатизировали конкретной стороне и пристрастно в этом смысле работали с информацией?

Ю. Б.: Вспомните, что было в Одессе. Ну вот как это? Если у нас есть кадры, мы их показываем, как людей бьют, стреляют. Как ползет парень, а его бьют ногами, а потом их всех там пожгли. И что, говорить, что этого не было или что они сами себя пожгли?

Вам запретили въезд на Украину, как вы на это отреагировали? И за что, как вам кажется, вы попали в список?

Ю. Б.: Не знаю, для меня это загадка. Но я не почувствовала ничего. Меня с Украиной ничто не связывает, я была там несколько раз в командировках, мне очень нравилось, прекрасный город Киев. Так вкусно, девушки красивые. Все очень было хорошо. Ну запретили и запретили.

Для вас это все-таки не Европа.

Ю. Б.: Даже если бы мне вдруг запретили въезд в Европу или в Америку, то же самое, ничего бы не произошло.

Давайте вернемся к Москве. Как вышло, что первые полноценные репортажные съемки с протестных митингов, условной Болотной, у вас начались сильно позже.

Ю. Б.: Нет, мы показывали Болотную площадь с первого раза. Поймите, это происшествие, это то, что интересует людей. И каковы были бы мы все, информационщики, если бы мы на это не обратили внимания? Это невозможно. Представьте, собираются люди где-то в Москве, десять или пятьсот тысяч, и на разных каналах выходила бы разная информация. Телеканал «Дождь», кстати, утверждал, что там собралась вся Москва — миллионы и миллиарды.

Не утверждал про миллионы, но и про тысячи не утверждал.

Ю. Б.: Я скажу от своей информационной службы. Вот у меня прямое включение, стоит у меня хороший мальчик и говорит: «По моим представлениям, здесь собралось, предположим, 10 000 человек». Тут же получает моя информация по башке. Что значит «по моим представлениям»? Он их по головам считал? Есть данные. И прекрасная формула: по данным организаторов, собралось столько-то, по данным милиции, собралось столько-то. И это было везде. Ведь картинку показывали.

Не так давно были выборы мэра. Какая у вашего канала была роль в этом процессе?

Ю. Б.: Мы федеральный канал. И по закону о выборах мы не освещаем муниципальные выборы и региональные выборы не освещаем. Мы же не рассказываем про выборы в Екатеринбурге, например.

Да, и вы объясняли, что не станете проводить и показывать дебаты.

Ю. Б.: На мой взгляд, показывать на федеральном канале дебаты, когда в них не принимает участие главный кандидат, — это рубить свою репутацию. «Москва-24» — принадлежит московскому правительству — обязана была по закону эти дебаты устраивать, мы — нет. Плюс в тот момент, когда наши кандидаты захотели дебатировать, у нас строились две новые студии, у нас просто для того, чтобы были дебаты, даже не было студий, где бы мы могли это делать, у нас даже не было на это средств. Мы и не собирались.

То есть это технические сложности, а не политическая целесообразность. А то ведь зачем раскручивать на федеральной площадке некоторых кандидатов в мэры?

Ю. Б.: Канал «Москва-24» провел дебаты с блеском. У меня был выбор. Главный кандидат, Сергей Семенович Собянин, на дебаты не идет. Идут на дебаты те люди, которые, как я искренне считала, победить не смогут. И поскольку мы — федеральный канал, представьте себе: город Новокузнецк, вдруг на канале ТВЦ шапка-отбивка, пошли дебаты. В городе Новокузнецке никто не знает, кто этот представитель от ЛДПР, который идет в московские мэры, кто товарищ Навальный, кто Митрохин? Они этого не знают, зачем им?

И все же функция телевидения в том, чтобы кандидаты, которые хотят вступить в гонку с основным кандидатом, получили возможность каким-то образом себя пропагандировать. Алексей Навальный, который занял второе место с достойным результатом, был лишен вашей площадки.

Ю. Б.: Нашей площадки были лишены все.

А ситуация с неучастием Сергея Собянина в дебатах вам, как информационщику, кажется оправданной?

Ю. Б.: Не знаю. Мне кажется, что он сам должен был решить, хочет он это делать или нет. Все, что мы хотели бы узнать от Сергея Семеновича, мы узнавали и так из наших информационных выпусков. Плюс (вы, наверное, просто не знаете) у нас была такая затея. Поскольку он отказался от дебатов, мы очень хотели (и мы для этого все сделали совершенно) устроить что-то вроде прямой линии с ним, чтобы в прямом эфире он отвечал на вопросы. Он тоже отказался. Он сказал, что это будет использование его административного ресурса. Он мог у нас спокойно совершенно на ТВЦ выступать час, два.

И как это согласуется с законом о выборах?

Ю. Б.: Я хотела его пригласить к нам не как кандидата, а как мэра. Поскольку он не слагал с себя полномочий, он был действующим мэром, он мог себе это позволить, но он этого не стал делать.

Последний вопрос. За время вашей работы на телевидении вам часто приходилось врать?

Ю. Б.: Нет.

А снимать материалы?

Ю. Б.: Снимала.

По какому принципу?

Ю. Б.: Некачественные.

Вы когда-нибудь снимали материалы по политическим причинам?

Ю. Б.: Никогда.

 

 

Мария Комарова

Вице-президент ИД «КоммерсантЪ», главный редактор «Ъ-ФМ»

Интервью: Елизавета Сурганова

 

Обычно люди идут из журналистики в пресс-секретари, у вас же все наоборот.

Мария Комарова: Начинала я действительно не журналистом, но моя карьера сразу была связана с медиа. Еще студенткой в конце 1990-х я попала в медиахолдинг «Элеком». Развивала себя как менеджер, первым проектом была массовая рекламная газета, потом холдинг стал создавать другие СМИ. Например, я руководила женской газетой, довольно популярной в то время в Саратове. Потом была газета «Руководитель». Бизнес-издание в таком классическом виде, освещало деловую жизнь города. В нем я тоже работала. Через несколько лет я возглавила появившуюся в холдинге радиостанцию, потом был телеканал ТВЦ-Саратов — общественно-политический.  Всего в «Элекоме» я проработала более 10 лет. А потом, в 2005 году, в Саратове появился новый губернатор Павел Леонидович Ипатов, и меня пригласили возглавить пресс-службу.

Саратовские журналисты рассказывают, что вы были довольно жестким пресс-секретарем, не допускали их прямого общения с начальством.

М. К.: «Жесткий» или «нежесткий», не знаю. Мне не кажется, что я кого-то куда-то не пускала. Здесь, понимаете, какая история. Ипатов, до того как стать губернатором, возглавлял Балаковскую атомную электростанцию. Там был совершенно другой подход к работе с прессой — закрытый, очень официальный, что называется, застегнутый на все пуговицы. И Павлу Леонидовичу от практически полной закрытости нужно было развернуться на 180 градусов — перейти к публичности, понять важность общения с журналистами. Моя работа и состояла, в частности, в том, чтобы их подружить.

Как вы попали на «КоммерсантъFM»?

М. К.: В 2007 году в связи с новой работой мужа  мы всей семьей переехали в Москву. И как только мы как-то освоились здесь, наладили быт, я встретила своих старинных товарищей по Саратову. Они позвали в компанию «Выбери радио» под руководством Ивана Таврина.  Карьера Таврина развивалась, бизнес рос. И когда Иван возглавил совет директоров ИД «Коммерсантъ», он позвал туда и меня, предложив сохранить за собой управление «Выбери радио». Так что весной 2013 года я стала вице-президентом издательского дома по радио, а потом  совместила это с должностью главного редактора.

В прессе писали, что вы хорошо знакомы с замглавы президентской администрации Вячеславом Володиным. Играл ли он какую-то роль в вашем назначении? Вы сейчас общаетесь?

М. К.: Нет, не играл. Мы знакомы, конечно, потому что он родом из Саратова. Когда я работала в медиа, он был вице-губернатором, взаимодействие со СМИ входило в его зону ответственности. Тогда мы много общались. Сейчас я не могу сказать, что у нас есть какая-то отдельная коммуникация.

Вы не обсуждаете с ним редакционную политику?

М. К.: Нет, конечно. Я обсуждаю редакционную политику и все вопросы радиостанции с руководством издательского дома — с президентом Владимиром Желонкиным, с редакционным директором Михаилом Михайлиным, с Иваном Тавриным.

Вы ходите на летучки в Кремль?

М. К.: Что вы подразумеваете под летучками? Когда собрали и сказали: «Вот вам информационная повестка»? На самом деле, есть такой формат в журналистике — закрытые брифинги. Это совершенно нормальный и общепринятый формат, который полезен тем, что ты имеешь возможность от первоисточника услышать мотивы принимаемых решений или оценку ситуации, природу каких-то процессов. В каких-то встречах принимают участие главные редакторы, в том числе и я, в каких-то — профильные журналисты.

А руководство ИД «Коммерсантъ» вмешивается в деятельность радиостанции?

М. К.: Я думаю, что не очень правильно так говорить — «вмешивается». Мы единый холдинг, у нас один редакционный директор и общая редакционная политика. Подразделения холдинга друг друга дополняют  — например, журналисты печатных изданий регулярно бывают у нас в эфире, как эксперты комментируют важные темы из информационной повестки.  А мы в онлайн-режиме отрабатываем новостную картину дня .

Как часто вы общаетесь с владельцем ИД Алишером Усмановым?

М. К.: Мы знакомы, но общаемся крайне редко. Когда я заступала в должность, он обозначил свое видение и пожелания относительно работы подразделения в целом. Это была, кстати, общая встреча. Были все руководители издательского дома. Мы там просто обсуждали текущие планы на тот момент. Я была представлена, мы познакомились. Пожалуй, после этого мы встречались несколько раз. Все.

За последние два года на радиостанции сменилось четыре главных редактора. Это довольно большая текучка.

М. К.: Во-первых, я не считаю, что это большая текучка. Все было гармонично. Во-вторых, в каждом конкретном случае была своя причина и об этом говорили публично. Мне бы не хотелось комментировать уход Дмитрия Солопова и Алексея Воробьева — я не была ни непосредственным участником, ни свидетелем событий. Это все было до меня. А в расставании с Константином Эггертом не было никаких подводных камней. Просто с моим появлением получилось так, что мы во многом дублировали функции друг друга. Костя принял решение сосредоточиться на других проектах, он прежде всего журналист. Я с большим уважением отношусь к его профессионализму, мы сотрудничаем в разных проектах, он по большому счету остался членом нашей команды. До сих пор ведет у нас колонки, кроме того, у него теперь будет большая информационная программа с Анатолием Кузичевым, нашим генпродюсером.

Насколько активно вы участвуете в обсуждении и редактуре контента радиостанции? Или вы скорее про бизнес?

М. К.: Я про все. По сути выполняемых мной функций я скорее генеральный директор. Отвечаю за все направления — за контент, за новости, продюсерский блок. Если я что-то слышу в эфире, что я хочу скорректировать, или понимаю, каких спикеров нужно позвать, я тут же говорю об этом. Еще контролирую работу технических служб и отдела маркетинга, ну и вообще отвечаю за интеграцию коммерческой службы с эфиром. Занимаюсь региональным развитием радиостанции — вот недавно мы начали вещать не только в Москве, но и в Нижнем Новгороде.

Какое радио вы делаете? Как вы сами определяете концепцию «Ъ-FM»?

М. К.: «КоммерсантъFM» — радио новостей.  В любой момент времени, включив станцию,  наш слушатель может получить все последние новости и главные темы дня. У нас очень много разговорных радиостанций, больше, чем в других европейских странах. В таких условиях важно понимать свои конкурентные преимущества. Наши — в том, что слушатель очень быстро получает от нас полную информационную картину дня. Плюс комментарии, плюс разные точки зрения, что позволяет глубже раскрывать новости. Другие радиостанции больше сосредоточены на разговорном жанре, на подробном обсуждении тем, у нас же новости идут сплошным потоком. Хотя у нас есть большое вечернее шоу для вдумчивого обсуждения самых важных тем дня. Слушатели ценят, что у нас в эфире звучат самые разные точки зрения — в нашей базе тысячи экспертов. У нас нет уклона ни в прогосударственную, ни в оппозиционную повестку.

Обсуждаете ли вы с редакцией, как освещать Украину?

М. К.: Обсуждаем. На планерках редакция обсуждает всю актуальную новостную повестку. Когда я считаю нужным, я подключаюсь к этим обсуждениям. В целом люди, которые формируют здесь редакционную политику, понимают общий вектор. Мы хотим быть радиостанцией, которая дает возможность представлять разные и аргументированные точки зрения, исключая маргинальные.

Несколько месяцев назад нам пришлось отказаться от нескольких спикеров по Украине. Страсти были накалены, и мы столкнулись с тем, что эксперты, которые в прежние месяцы и годы были абсолютно адекватны, вдруг начинали в прямом эфире сыпать пропагандистскими лозунгами. В основном проукраинскими. Они кричали об агрессорах, о режиме, о чем угодно, вместо того чтобы обсудить конкретное событие. Мы же радиостанция для думающих людей, мы не навязываем слушателю свою позицию.

Журналисты с этим согласны?

М. К.: Согласны, но, конечно, это всегда предмет для обсуждения. Мы принимаем коллегиальное решение, потом, мы не задвигаем кого-то навечно. Мы просто решаем, что какое-то время не будем звонить этому товарищу или будем его использовать в записи.

Пару месяцев назад на сайте «Ъ-FM» появился материал, в котором обсуждалось, что на украинского олигарха Игоря Коломойского наложили проклятие черные маги. Такие темы вам не кажутся маргинальными?

М. К.: Этот формат называется у нас «специальный репортаж». Мы даем нашему слушателю информационный продукт, упаковывая его в современную форму, используя самый разный инструментарий.  Это концепция инфотеймента — развлекаем новостями.  Мы не просто стремимся дать новости, но стремимся к тому, чтобы слушателя увлекал наш продукт. Мы строим наш эфир, используя в том числе легкие формы, юмор, цитаты из песен, чтобы это не были новости со звериной серьезностью. В любом случае я сейчас, честно говоря, не очень помню подробности этого материала. Я уверена, что там была доля иронии со стороны автора.

Есть ли какие-то темы в стоп-листах? По слухам, по поводу развода Владимира Путина звучал только официальный комментарий Дмитрия Пескова, а на станции был запрет на экспертов и любое обсуждение новости. Говорят, внутри радиостанции был большой скандал.

М. К.: Да нет, по-моему, у нас были комментарии разных людей на эту тему. В том числе я помню колонку Виктора Лошака на эту тему, были справки о подобных прецедентах в мировой практике. И я сейчас не готова это прокомментировать. Никакого скандала я не помню. А вообще что касается тем в стоп-листах, надо понимать, что мы федеральная радиостанция и есть много тем, которые не попадают в наш эфир просто по формату.

Какой сейчас слоган у радиостанции? Слоган «Новости без цензуры» сменился на «Новости с характером» уже при вас?

М. К.: Да, «Новости с характером» как раз отражал идею, что мы хотим упаковать наши новости в живую форму, с элементами развлечения. «Новости без цензуры» был слоганом на злобу дня, в свое время он отлично отвечал маркетинговой стратегии радиостанции. Он просто отработал свое. Сейчас мы запускаем новую рекламную кампанию и новый слоган, который я пока не могу назвать. Мы хотим сделать акцент на плюрализме мнений.

Из «Ъ» в последние два года ушла серьезная часть старой команды. Издательский дом переживает не лучшие времена?

М. К.: Не могу согласиться. Одни ушли, другие пришли. Максим Ковальский, например, уже почти год работает в издательском доме. Кстати, очень помогает нам с запуском новых проектов. Или вот  на радио не так давно вернулся Юрий Мацарский. Во-вторых, мне не с чем сравнивать. Я работаю здесь полтора года и приняла то, что есть. Большинство людей, с кем я общаюсь в ИД, — люди, которые работают здесь годами, а некоторые даже десятилетиями! Безусловно, «Коммерсантъ» — это бренд. Вся сила бренда и весь интеллектуальный потенциал команды, которая этот бренд создавала, у меня вызывают глубокое уважение. И, на мой взгляд, «Коммерсантъ» — это лучший информационный медиаресурс на этом рынке.

Как вам видится будущее российских медиа? Настоящее выглядит так — главных редакторов увольняют, СМИ закрывают, новые законопроекты собираются ограничить иностранцев в СМИ.

М. К.: Я думаю, что изменения в законодательстве, касающиеся СМИ, идут в русле общих изменений, но я не расцениваю их как фатальные. На мой взгляд, самый большой вызов для медиа сейчас связан с замедлением экономического роста, с ослаблением рекламного рынка. Что касается власти, она в нашу жизнь не вмешивается. Я вообще считаю, что потребитель в нашей стране может получать всю информацию, которую хочет, слышать абсолютно разные точки зрения, в том числе и маргинальные, если ему это интересно.