Главная страница сайта dedovkgu.narod.ru

Страница специальности «Журналистика»

Дмитрий Винградов

РЕПОРТАЖ ИЗ БУКВ

Источник: to-report.livejournal.com

Методическое пособие по написанию репортажа для печатной прессы и онлайн-изданий. Автор - специальный корреспондент агентства РИА Новости, бывший спецкорр журнала "Русский репортер" (2007-2010) Виноградов Дмитрий

01. Введение

Репортаж был и остается одним из самых популярных журналистских жанров. Именно с работой репортера – военного репортера или эдакого Шрайбикуса, готового вчера пробовать экзотические блюда на рынках Юго-Восточной Азии, сегодня прыгать с парашютом на Северный полюс, назавтра под видом бомжа внедряться в «мафию нищих» на московских вокзалах, а послезавтра в модном костюме на светском рауте подслушивать последние великосветские сплетни и подмечать, кто на раут с кем пришел (и ушел), - и ассоциируется работа журналиста. Как у выпускников школ, выбирающих эту профессию, так и у аудитории в целом.

Между тем в России до сих пор, как ни удивительно, отсутствуют учебные пособия о том, как, собственно, работать в этом жанре – как выбирать и искать темы, как готовиться к походу «на дело», что делать «на месте», что и как писать, расположившись дома у компьютера.

Есть книги (мемуары, воспоминания и просто оформленные в бумажном виде мастер-классы) признанных авторитетов репортажа, его классиков. Это и «король репортажа» Владимир Гиляровский, и классики советского репортажа Дмитрий Аграновский и Игорь Фесуненко, не говоря уж о многих западных журналистах.

Но просто систематизирующего опыт всех этих, не побоимся пафоса, великих репортеров, учебного пособия, написанного логично и в хорошем смысле скучно – как ни странно, нет. Во всяком случае, автору этой методички они неизвестны.

Восполнить этот вопиющий пробел мы и попытались в меру своих скромных сил. Надеюсь, получилось не только скучно.

В своей работе я активно использовал идеи моего экс-начальника по «Русскому репортеру», ныне редактора отдела репортажей этого прекрасного журнала, члена Общественной палаты и просто одного из лучших репортеров страны Дмитрия Соколова-Митрича. В своем «Живом журнале» он ведет мастер-класс, где делится секретами мастерства и наблюдениями, накопившимися за долгие годы журналистской практики. Некоторые из его идей и формулировок я позаимствовал – конечно, заботливо расставив все необходимые ссылки.

Также в моей работе мне очень помогла прекрасная работа моего коллеги Александра Колесниченко «Практическая журналистика», которую я всячески рекомендую – она дает представления обо всех жанрах журналистики и их секретах, а также в целом о положении этой профессии в России сейчас.

Спасибо им, и спасибо вам за внимание. Буду рад услышать любые ваши замечания и вопросы. Их можно оставлять в комментариях к главам этой методички, а также присылать на имейл dmvinogradov.gmail.com

02. Репортаж как жанр. Отличие репортажа от других журналистских жанров

Слово «репортаж», как нетрудно догадаться, происходит от французского «reportage» и английского «report» с общим латинским корнем «reporto» — передавать, докладывать (отсюда же слово «рапорт»). Автор репортажа докладывает читателю (и, конечно, своему начальству) с места события о чем-то, что он наблюдал собственными глазами. Именно в этом принципиальное отличие этого журналистского жанра от всех остальных.

При этом репортер с помощью профессиональных приемов, которые мы рассмотрим в следующих главах, как бы дает возможность читателю оказаться на месте события и увидеть его глазами журналиста.

На всякий случай напомним основные журналистские жанры - это новостное сообщение, аналитическая заметка, интервью, авторская колонка и, собственно, репортаж. Видовое отличие репортажа как жанра, его родимое пятно - это как раз присутствие журналиста на месте событий. Без этого репортаж попросту не может состояться.

Близкий к репортажу жанр – это очерк. Настолько близкий, что их часто путают. Главное их отличие в том, что репортаж посвящен неким событиям. В центре внимания очерка – люди, которые в неких событиях участвуют. В целом очерки пишутся по тем же законам, что и репортажи. И все советы, которые в этой методичке даются по поводу репортажей, можно использовать и при написании очерков.

Но вернемся к отличиям между репортажами и другими жанрами.

Возьмем, к примеру, конкретное событие - очередной старт российского космического корабля с Байконура. Новость об этом вполне можно написать, находясь в офисе московской редакции - совершив парочку звонков в Центр управления полетами. Интервью с организаторами полета также можно получить по телефону. Более того, в последнее время все чаще бывает, что интервью получают посредством еще более современных средств связи - ICQ, Skype, электронной почты. А вот опальный олигарх Михаил Ходорковский наоборот, вынужден прибегать к более архаичным способам коммуникации - он общается с прессой посредством бумаги: ему передают вопросы через адвокатов, он так же на них отвечает. В любом случае, чтобы получить интервью, журналисту не обязательно выезжать в колонию, где содержится опальный олигарх.

Отталкиваясь от запуска корабля как новостного повода, можно написать большую аналитическую статью вроде тех, что публикуют журналы «Эксперт» и  «Коммерсантъ-Деньги» - например, о состоянии космической отрасли России или о перспективах космического туризма. Сделать это можно, также вовсе ни разу в жизни даже е побывав на космодроме, и только обзванивая экспертов по телефону.

Точно так же и с таким популярным форматом, как авторская колонка. Материал в этом жанре мог бы представлять из себя что-нибудь вроде рассуждений автора о том, что космос - это один из тех немногих атрибутов сверхдержавы, что остался у России от СССР. Или о том, что мы научились строить лучшие в мире космические корабли, а вот такой гораздо более простой предмет, как автомобиль, у нас все никак не получается. Как мы понимаем, для такого текста тоже вовсе не обязательно посещать Байконур. Авторские колонки московские журналисты и вовсе любят писать, находясь на Лазурном берегу и, наслаждаясь видами на море и шикарные яхты, рассуждать о судьбах России.

С репортажем этот номер, конечно, не пройдет.

Репортаж на тему запуска космолета, скорее всего, содержал бы подробности с самого Байконура, из Центра управления полетами, а то и прямо из космического корабля - то, что журналисты обычно называют «живой картинкой» и «репортажными подробностями». Добыть их, не присутствуя «на месте», «в поле», не возможно.

В этой «живой картинке» и создаваемой ею у читателя «эффекте присутствия», и состоит принципиальное отличие репортажа. Его читают не столько для того, чтобы узнать о самом факте события (о старте космического корабля можно узнать, просто прочитав короткое новостное сообщение), сколько для того, чтобы это событие пережить. Читатель как будто вслед за журналистом переносится на место событий и чувствует то же, что непосредственные участники события.

Поэтому исследователи часто относят репортаж как жанр не к новостным жанрам, а к эмоциональной публицистике

Нужно отметить, что репортаж вполне может выступать в конвергенции с другими жанрами. «Репортажные подробности» вполне могут украсить и новостное сообщение, и интервью, и ту же аналитику. Например, многие журналисты любят начинать текст интервью с описания кабинета (квартиры, дома) своего героя или с подробностей их встречи. Разумеется, опытный журналист приводит такие подробности не для того, чтобы лишний раз подчеркнуть, в каких хороших ресторанах ему приходится бывать, чтобы встречаться с капитанами российского бизнеса, и в какие интересные города ездить. Детали должны быть «говорящими». Или хотя бы просто создавать у читателя «эффект присутствия» - читая материал, он как будто вместе с журналистом переносится в ресторан на встречу с героем интервью и участвует в их беседе.

Например, журналист, прибыв на интервью с олигархом, известным своим жестким отношениям к конкурентам и должникам, с удивлением замечает, что стены его резиденции украшены рисунками детей. А прилетев в Лондон на встречу с очередным политэмигрантом из России, обвиняемом в экономических правонарушениях, журналист видит, с какими мерами предосторожности тот перемещается по столице Англии, опасаясь вездесущих агентов российских спецслужб (или наоборот, перемещается без охраны. Или влачит жалкое нищенское существование. Или совершает совместный шоппинг с влиятельными российскими чиновниками). В общем, такие детали, даже если сам герой интервью на эту тему ничего не говорит, придают его фигуре какое-то дополнительное измерение. И журналист это свое впечатление передает читателю.

То же самое и с новостью. Готовя новость о том же старте космического корабля, журналист может парой «мазков», как живописец, передать атмосферу в ЦУПе - всеобщее волнение или наоборот, спокойствие, если такие полеты для всех сопричастных стали обыденностью, как поездки на метро.

Естественно, чтобы такие детали получить, автору новости или интервью желательно побывать на месте событий (иначе их придется добывать с чужих слов). Об использовании репортажных подробностей, создающих пресловутый «эффект присутствия», мы еще поговорим, а пока я лишь хочу еще раз подчеркнуть, что элементы репортажа могут появляться и в других жанрах, и репортерам вовсе не принадлежит монополия на их использование.

Контрольные вопросы

1) Какие жанры журналистики вы знаете?

2) В чем отличие репортажа от других жанров?

Практические задания

1) Недавно на одном из новостных сайтов была новость о «росте привлекательности винных фондов» - специализированных финансовых фондов, вкладывающих деньги в производство и продажу вина. Придумайте, как могли бы выглядеть материалы на эту тему в разных журналистских жанрах.

2) Придумайте несколько тем для репортажей. Ответьте на вопрос: насколько эти темы уникальны? Публиковались ли подобные репортажи раньше?

03. Кратчайшая история репортажа как жанра

Репортаж как жанр появился, пожалуй, раньше самой журналистики и СМИ (впрочем, и новость появилась в тот момент, когда какой-нибудь кроманьонец у костра докладывал соплеменнику об итогах охоты на саблезубых тигров). Без особой натяжки древнейшим образцом этого жанра можно назвать некоторые фрагменты «Истории» Геродота.

Этот древнегреческий историк и географ 5 века до нашей эры совершил путешествие по Ближнему Востоку, Малой Азии и Балканскому полуострову - и подробно фиксировал увиденное. Его рассказ о дальних странах - это образец популярного и до сих пор жанра трэвел-журналистики

Репортажные элементы есть и в Библии - и в Ветхом Завете, и в Новом. Ведь они писались очевидцами и непосредственными участниками чудесных, важных для иудеев и христиан событий (или по крайней мере теми, кто выдавал себя за очевидцев). «Увидев народ, Он взошел на гору, и, когда сел, приступили к Нему ученики Его. И он, отверзши уста Свои, учил их, говоря: Блаженны нищие духом, ибо их есть Царствие небесное», - описывает апостол Матфей начало Нагорной проповеди Христа. Обратите внимание на вот это «когда сел» - это и есть «репортажная подробность», которая заставляет читателя живо представлять те события.

Удивительно, но СМИ в современном понимании - то есть прежде всего газеты, появившиеся в Европе в Средние века - долгое время обходились вовсе без репортажей. Они публиковали новости, официальные указы и частные объявления. А вот репортаж как доклад непосредственно с места события, с деталями, которые подчеркивали бы, что автор на месте этих событий действительно побывал и которые бы вслед за автором «переносили» бы туда читателей, появляется довольно поздно.

В конце 18 века в Англии газеты получили право посылать журналистов на парламентскую галерею. Забавно, что при этом в первые годы им разрешалось там присутствовать, но нельзя было вести никаких записей. Когда же, наконец, в 1783 году такое право газетчиками было получено, они принялись состязаться в скорости передачи информации из стен парламента, и в ее полноте. Газеты отправляли на сессии парламента целые команды репортеров. Тогда же такой репортерский навык, как стенография, стал непременным атрибутом журналиста.

Крупные социальные катаклизмы и войны, потрясшие Европу и весь мир - революция во Франции и англо-американская война за независимость, затем наполеоновские войны, Гражданская война в Америке - окончательно сформировали этот жанр. К тому же эти события, влиявшие на жизнь всего мира (и интересные читателям в его разных уголках) совпали по времени с началом технической революции и появлением телеграфа. Больше журналисту не надо было возвращаться с места событий в редакцию или отправлять депеши голубиной почтой (распространенная практика для той эпохи) - он вполне мог передать информацию непосредственно с места.

Конец 19 века - это уже период расцвета классического американского репортажа, знакомый нам по художественной литературе и кино. Именно тогда американские репортеры проникали в самые отдаленные и опасные уголки нашей планеты. Например, в 1871 году газета «Нью-Йорк Герольд» снарядила собственную экспедицию на поиски знаменитого путешественника Давида Ливингстона, потерявшегося где-то в джунглях Африки. Возглавлял экспедицию известный журналист и авантюрист Генри Мортон Стенли - отыскав Ливингстона в окрестностях озера Танганьика, он обессмертил себя нелепой фразой: «Доктор Ливингстон, я полагаю?»

Впрочем, американские и английские журналисты проникали не только в самые удаленные уголки планеты, но и в самые потаенные закрома собственного общества - бичуя язвы и темные стороны.

Одним из самых известных британских репортеров того времени был редактор «Пэлл Мэлл Газет» Вильям Стед. Он прославился расследованием детской проституции. В 1885 году вышла первая серия его репортажей на эту тему, она называлась «Первая дань современному Вавилону». «Гвоздем» его работы над этой темой стала «покупка» 13-летней Элизы Армстронг, дочери трубочиста. Вильям Стед продержал ее у себя дома несколько часов, которых было бы достаточно для совершения акта (сам журналист педофильского акта, конечно, не совершал). Факт того, что девочка находилась у него дома, Стед подтвердил свидетелями. Любопытно, что за этот поступок журналист даже попал на три месяца в тюрьму – по подозрению в причастности к детской проституции.

Его расследования вызвали в чопорной викторианской Англии оглушающий резонанс - полиция получила особые полномочия для борьбы с этим явлением, а возраст совершеннолетия подняли с 13 до 16 лет.

Другая журналистка, сотрудница «Нью-Йорк Уорлд» Нелли Блай, чтобы показать истинные условия жизни в домах сумасшедших, даже сама симулировала сумасшествие и обманула докторов. Затем вышла статья, а вскоре и книга «Десять дней в сумасшедшем доме» - Нелли Блай разоблачала жестокость докторов, избиения больных санитарами, плохие условия, отвратительное питание и многое другое.

А. Е. Кауфман в статье «За кулисами печати» в «Историческом вестнике» (№7 от 1913 года) писал: «Американские репортеры славились своей находчивостью. Подслушать, подсмотреть, проникнуть в частное собрание в виде лакея, с чисто шерлоковской ловкостью наводить на беседу человека, не склонного к интервью, - все это должен уметь американский репортер».

В ту же эпоху жанр репортажа пришел и в Россию. Подлинный и признанный классик этого жанра - конечно же, Владимир Гиляровский, книги которого («Москва газетная», «Москва и москвичи») можно охарактеризовать как настоящую хрестоматию репортажа. Его репортажи о жизни калмыцких пастухов и волжских бурлаков, репортажи о трагедии на Ходынском поле и многие другие стали даже больше, чем классикой репортажа – они попали в «золотую копилку» русской литературы.

Впрочем, его книги - не только собрание таких репортажей, но и пособие по истории жанра и секретам его мастерства. Когда их читаешь, поражаешься, насколько мало изменились нравы и устройство российских медиа за полтора века – желтая пресса и скучный официоз, который приходится распространять насильно, журналисты-пропойцы и репортеры-профессионалы.

«Вот ежели убийство или что другое такое крупное, сам в Москву приезжай, разузнавши все обстоятельно, что говорят и что как, а на дорогу и за хлопоты я тебе заплачу!», - цитирует Гиляровский инструкции Н. И. Пастухова, издателя «Московского листка», своим журналистам. «Бывали случаи, что старались поймать Пастухова, сообщали ложные сведения, чтоб подвести газету, много посылали анонимных писем, но его провести было трудно. Он чувствовал, где ложь и где правда. Некоторые же, достойные внимания известия, всегда посылал проверить самых опытных репортеров. - Гляди, чтоб комар носа не подточил, тихомолом разнюхай!» - вспоминает великий журналист. – «Репортер, как вор на ярмарке: все видь, ничего не пропускай,- сказал мне Н. И. Пастухов в первые дни работы в «Листке».

Ну а начавшийся 20 век автор этого методического пособия, пожалуй, вообще объявил золотым веком русского репортажа. При всех скидках на рамки, стоявшие перед журналистикой в советское время, именно тогда появились лучшие образцы этого жанра, познакомиться с которыми можно, например, в книгах Валерия Аграновского («Вторая древнейшая») и Игоря Фесуненко («Глубина резкости»). Пожалуй, это связано с, во-первых, наличием у СМИ достаточных финансовых ресурсов для этого жанра, во-вторых, с интересом советского читателя ко всему, что происходит на планете (а также в ее недрах и в космосе). Ну и, в-третьих, с отсутствием спешки. Сейчас, в погоне за оперативностью, СМИ просто не успевают выдавать что-нибудь более развернутое, чем новость. Да и у читателей все меньше времени читать «большую форму».

Современное же состояние репортажа как жанра в России наводит на грустные мысли. Но об этом - в следующей главе.

Контрольные вопросы

1) Когда зарождается жанр репортажа? Согласны ли вы с автором методического пособия?

2) Какие еще примеры древней трэвел-журналистики, репортажей вы можете привести?

Практические задания

1) Найдите в интернете и литературе пример работ западных журналистов 19 века, российских журналистов 20-го века. Проанализируйте их опыт, расскажите о нем своим однокурсникам на семинарском занятии.

04. Репортаж в российских СМИ сегодня. Печатные и интернет-СМИ, работающие в этом жанре

Почему "Ъ" публикует репортажи, а "Ведомости" нет?

Сегодня репортаж остается в российских СМИ одним из популярных жанров, хотя он уже не так распространен, как раньше. Его легко встретить в еженедельных и ежемесячных журналах, а вот в ежедневках и на интернет-сайтах – все реже и реже.

Почему именно в журналах? Во-первых, покупая такой журнал, читатель, скорее всего, и рассчитывает на неторопливое чтение, от которого можно получить не только информацию, но и эмоциональное удовольствие. Еженедельный (а не ежедневный) темп подготовки журналов к печати позволяет писать не только актуальные, горячие и короткие новости, но и нечто развернутое, требующее больше времени на подготовку. И даже такая, казалось бы, прозаическая причина, как нехватка в бумажной газете места, может быть фактором того, что репортажи появляются в газетах все реже. И вообще - ежедневный или даже «онлайновый» темп работы современных СМИ диктует журналистам соответствующий темп - надо скорее передавать заметку в редакцию, некогда «украшать» ее репортажными подробностями.

Точно так же и с самими читателями - им зачастую некогда читать развернутые тексты, некогда получать от чтения удовольствие. Надо скорее получить информацию, и чем «суше» она будет изложена, тем лучше и скорее она и будет «усвоена».

Сами репортеры любят сравнивать новости с фаст-фудом, а свою работу - с высокой, авторской кухней (не удивлюсь, впрочем, если у журналистов-новостников есть более лестное определение для своей работы и менее лестное - для работы "писателей"-очеркистов). Справедливости ради замечу, что и подготовка новостей, и информационных заметок в стиле «Ведомостей» и «Коммерсанта», конечно, требует от журналиста высокого профессионализма и оперативности. Нужно обладать широкими связями в среде ньюсмейкеров. Нужно владеть навыками работать в непригодных для этого условиях - рядом с местом ЧП, на войне, «на коленке». Многие новостники - настоящие профессионалы своего дела, и многие журналисты-репортеры попросту не смогли бы качественно выполнить работу новостников. Они не смогут понять быстро понять, что является информационным поводом, а что нет, не смогут привести информацию в требуемый формат и оперативно передать ее в редакцию.

Но все это не отменяет того факта, что стиль новостей информационных агентств и новостных заметок деловых изданий нарочито унифицированный. Прочитав такую заметку, мы не сможем по ее стилю определить, кто именно автор.

В репортаже ситуация обратная – «стиля» и самого автора в тексте, как правило, много. Иногда даже чересчур много, что режет глаза читателю, привыкшему к сухому стилю деловых изданий и информационных сайтов.

Достаточно провести небольшой эксперимент: сравнить сообщения об одном и том же событии в разных новостных агентствах. Мы увидим, что РИА Новости, ИТАР-ТАСС и Интерфакс рассказывают об одном и том же похоже - если только кому-то из них не удалось «нарыть» какой-то эксклюзив, которого нет у коллег. А вот репортажи об одном и том же событии в разных изданиях могут отличаться очень сильно - репортеры поставят разные акценты, заметят разные детали, просто используют разный язык. Даже смысл этого события может в разных изданиях выглядеть противоположным образом

Среди российских журналов - лидеров жанра репортажа можно выделить «Русский репортер», «Большой город», «Сноб», «Коммерсантъ-Власть», Forbes, GQ, Esquire, «Медведь». Публикуют репортажи такие трэвел-журналы, как «Вокруг Света», «Афиша-Мир», GEO и National Geographic, имеющие в России свои представительства.

Из газет репортажи публикуют «Московский комсомолец», «Комсомольская правда», «Известия», «Коммерсантъ». А вот конкуренты последнего, «Ведомости» и «РБК-Дейли», этим жанром пренебрегают, видимо, полагая, что его авторский, неунифицированный стиль будет диссонировать с сухой подачей фактов в остальных заметках этих изданий.

Зато репортажи можно встретить в пятничном приложении к «Ведомостям», которое так и называется – «Ведомости-Пятница». Оно посвящено досугу, культуре, общественным явлениям, здесь есть авторские колонки. В общем, редакторы «Ведомостей», видимо, считают, что такой «несерьезный» жанр, как репортаж, будет здесь уместен.

В качестве примера журналистов, работающих в этом жанре, можно вспомнить Дмитрия Соколова-Митрича и его коллег из журнала «Русский репортер», Валерия Панюшкина, специализирующегося на социальной тематике, а также знаменитого «кремлевского диггера»  Андрея Колесникова из газеты «Коммерсантъ», сделавшего себе имя на «человеческой» подаче трудовых будней Владимира Путина. Работы этих журналистов и их коллег из вышеперечисленных изданий можно порекомендовать для внимательного чтения и изучения как образчиков репортажного жанра самого высокого уровня.

Нетрудно заметить, что все приведенные примеры взяты из печатной прессы. С интернет-изданиями все сложнее. С одной стороны, они ориентированы на производство быстрой и оперативной информации. А опыт показывает, что журналисты, «заточенные» под оперативную работу с фактами, переключиться на жанр репортажа могут с большим трудом. Это естественно: делая новости, журналист обращает внимание на новостные поводы, на комментарии ньюсмейкеров и очевидцев. При подготовке репортажа гораздо важнее детали, обращать внимание на которые журналист-новостник обычно вовсе не приучен.

Второе важное обстоятельство - многие исследователи отмечают, что большие тексты в интернете вообще читаются с трудом, да и читателю трудно перейти от «потребления» сухо изложенной информации к такому эмоциональному жанру, как репортаж.  В общем, сегодня из крупных интернет-изданий репортажи можно встретить только в Газете.Ru и РИА Новости. Впрочем, в последнее время выполненные в этом жанре материалы стали появляться на страницах Ленты.Ру.

Но тут нужно сделать важную оговорку. Не исключено, что если это пособие когда-нибудь доживет до второго издания, данную главу придется серьезно переписать. Дело в том, что с распространением ipadов эксперты прогнозируют своего рода журналистскую «контрреволюцию» - обладатели таких планшетов вновь захотят читать большие тексты. Тем более что теперь, в отличие от прошлых времен, их можно «раскрашивать» мультимедиа - фоторепортажами, видео, инфографикой, аудиоподкастами. Планшеты будто специально созданы для того, чтобы их «листать».

Так что вполне возможно, что с распространением планшетов «большие» журналистские жанры получат второе рождение - теперь уже на страницах интернет-СМИ. Несомненно, это будут не просто большие тексты, пусть даже прекрасно написанные. Это будут мультимедийные истории. Подробнее о них мы поговорим ниже, в главе 14.

Контрольные вопросы

1) Согласны ли вы, что репортаж - умирающий жанр? Почему?

2) Какие российские СМИ работают в этом жанре? Какие еще вы знаете СМИ, публикующие репортажи, из числа тех, которые не назвал автор?

Практические задания

1) Проанализируйте издания и интернет-сайты, которые вам нравятся - есть ли в них репортажи. Если нет, то как вы думаете, почему? Если есть, проанализируйте, каким темам посвящены репортажи в этих изданиях? Какие приемы используются в их написании?

05. Выбор темы для репортажа и где искать свежие темы

Что же становится темой репортажа? О чем, собственно, мы «докладываем» читателю? О том, куда читатель в силу разных причин не попал, а то и вовсе попасть не может.

Репортер в своем рассказе как бы строит мост между читателем и неким удаленным от него местом.

Удаление читателя от места действия репортажа может быть как географическим - подобно тому, как Геродот рассказывал своим современникам о далеких странах и подобно тому, как современные трэвел-журналисты рассказывают о экзотических странах.

Но расстояние это может быть и социальным. Действие репортажа может происходить в том же городе, где живет читатель, и даже в его же районе (доме, подъезде). Но рассказывать при этом о таких жизненных явлениях, о которых он никогда не слышал и поучаствовать в них не может именно в силу своего места в обществе. Но от этого такие материалы становятся только интереснее - всегда же интересно, что происходит у тебя под носом, а ты и не знал об этом. Лично я называю такие явление «параллельные миры».

Например. Средний читатель «Русского репортера» и сайта РИА Новости - это представитель среднего класса. У него хорошая работа, приносящая ему средний достаток, машина, ипотека, семья, дети. А где-то рядом с ним живут маргиналы - группировка скинхедов, банда детей-беспризорников, компания секс-меньшинств, объединившиеся в социальную сеть «пикаперы» или, допустим, сообщества волонтеров, помогающие милиции искать пропавших детей. А однажды мы в «Русском репортере» ходили писать репортаж о вечеринках «для тех, кому за тридцать» в ДК «Зил» на станции метро «Автозаводская». Оказалось, что это тоже «параллельный мир», населенный возрастными женщинами с неустроенной личной жизнью и турками-гастарбайтерами. И все это - рядом с нами. Можно жить в соседнем с ДК «Зил» доме и не знать о шекспировских страстях этих вечеринок.

Впрочем, не обязательно объектом репортерского интереса должны становиться крайние, маргинальные сообщества с точки зрения имущественного ценза. Тусовка скейтеров, активисты благотворительной организации, любители лошадей и защитники архитектурного наследия Москвы - все это может существовать рядом с нами, в этом вполне могут участвовать наши знакомые, коллеги по работе и бывшие одноклассники, а мы при этом не ведаем об этом ни сном, ни духом. Точно также мы довольно плохо осведомлены о нюансах работы представителей профессий, с которыми мы сталкиваемся каждый день, но всегда только с внешней стороны – авиадиспетчеров, таксистов, стоматологов и так далее.

Или какие-то по-настоящему закрытые сообщества - национальные диаспоры, тюрьмы, воинские части, психиатрические больницы. То же самое касается и жизни представителей элиты - Рублевки, золотой молодежи, творческой богемы.

Естественно, репортеру приходится эту дистанцию преодолевать - лететь на другой край света (или расположенную неподалеку горячую точку), внедряться в закрытую социальную группу, «менять профессию» - так и появился этот популярный жанр.

***

Интересной особенностью работы репортера является то, что он обычно не специализируется на какой-то узкой теме. Сотрудники информагенств и ежедневных изданий, как правило, «сидят» на какой-то одной теме, зачастую очень узкой - экология, работа нефтегазовой сферы, партийная жизнь или деятельность Госдумы. У репортеров же из еженедельных изданий простор для творчества гораздо шире: сегодня ты пишешь о предвыборной ситуации на Украине, завтра исследуешь жизнь Екатеринбурга, выбранного самым удобным для жизни городом России, а послезавтра пишешь - о работе спасателей на Гаити и жизни класса юных милиционеров в Обнинске.

Есть, конечно, и среди репортеров исключения. Например, замечательная Ольга Алленова из «Коммерсанта» пишет почти исключительно о Кавказе. Андрей Колесников из этого же издания - о работе Владимира Путина, членом пула которого он является с первых дней путинского президентства. Но все это - скорее исключения из правил, которые объясняются, скорее всего, как раз тем, что «Коммерсантъ» - ежедневное издание с большим штатом. Его журналистам попросту некогда вникать во все тонкости сложной темы. А Аленова, если разбудить ее среди ночи, я так подозреваю, безошибочно перечислит глав всех северокавказских регионов и даты их вступления в должность

С одной стороны, жизнь репортера, описанная мною двумя абзацами выше, лично мне кажется более интересной, чем освещение изо дня в день жизни одной и той же конфессии или партии или крупной компании. С другой стороны - попадаешь в ловушку. Ты остаешься «профессиональным дилетантом», толком не разбирающимся ни в одной теме, с которой приходится сталкиваться. Чтобы совсем не опростоволосится, не совершить вопиющих (и смешных для профессионалов) ляпов, к каждой теме надо специально готовиться, а на месте - пытаться в ней разобраться. Я и сам сталкивался с тем, что сегодня мне нужно быстренько разобраться в тонкостях хитросплетений украинской политики, а завтра - в хирургических терминах, которыми сыплят врачи врачи отряда «Центроспас».

Это нужно и еще для одной вещи - разобравшись в теме, будешь обращать внимание на действительно важные тонкости, а не на общеизвестные вещи, которые поражают тебя как новичка

Тут, правда, есть другая опасность - можно утратить свежесть восприятия. В конце концов, большинство читателей - тоже дилетанты в той теме, о которой ты пишешь, и для них была бы созвучна именно эта свежесть восприятия

Есть свои «подводные камни» и в том, чтобы стать спецом в какой-то конкретной теме. «Не привязывайтесь к тематике. Это опасно, - советует Дмитрий Соколов-Митрич в своем блоге. – Репортер должен быть не специалистом в той или иной теме, а мастером восприятия. Для этого нужно быть максимально свободным от каких бы то ни было партнеров. Садясь на тему, Вы обрекаете себя на зависимость от источников информации. Если Вы криминальный репортер, Вы на крючке у правоохранительных органов. Если Вы репортер светский - Вы раб тусовки. Если Вы на передовой всякой чрезвычайщины, то без МЧС Вы как без рук. Стоит только Вам чем-нибудь расстроить всех этих замечательных людей, и они легко Вам устроят маленькую информационную смерть. Хороший репортер - это кочевник. Наиболее выгодная позиция - быть везде и нигде. Сегодня ты на Сайно-Шушенской ГЭС, завтра занимаешься расследованием в Кондопоге, послезавтра пишешь про демографию в ХМАО. Работая каждый раз в новом месте и в новой теме, ты ни от кого не зависишь, ты сам себе хозяин и нет никого между тобой и твоим словом».

***

Поиск новых тем для репортажа - это всегда больной вопрос для любого журналиста и для любой редакции. Можно, конечно, ждать ценных указаний от начальника, но хорошим журналистом всегда считался тот, кто сам предлагает пригодные для публикации темы.

Изданиям новостного характера – информационным агентствам и новостным ежедневным газетам – в этом смысле проще. Они следуют за новостной повесткой дня, разворачивая достойные, по их мнению, события, до уровня репортажа. Например, когда летом 2010 года в России бушевали лесные пожары, автор сего пособия ездил по сгоревшим деревням и описывал быт погорельцев, как они устроились, кто организовал для них питание и как общественники привозили им гуманитарную помощь. То есть конкретному событию, которое на ленте РИА Новостей могло бы выглядеть просто как несколько написанных из московской редакции новостных сообщений, мы придавали «человеческое измерение» и украшали их «картинкой с местности».

Отсюда первый способ поиска тем - мониторинг лент новостей в поисках событий, достойных выезда журналиста на место и последующего репортажа.

Второй способ вытекает из первого. В серьезных редакциях уровня тех же РИА Новостей есть система долгосрочного медиапланирования и «карт ожидаемых событий». Как правило, такая система выглядит как календарь, в которое эти самые «ожидаемые события» заносятся.

Конечно, спрогнозировать землетрясение или авиакатастрофу мы не можем. А вот, например, Каннский фестиваль, освещение которого потребует репортажей с его открытия, с премьер, с вечеринок - вполне.

А когда незапланированное землетрясение все-таки произошло, мы можем в такую «карту ожидаемых событий» занести срок, назначенный правительством для восстановления разрушенного жилья. Кроме того, в разрушенные стихией города можно приехать в период между катастрофой и постройкой жилья - чтобы посмотреть, как живется пострадавшим во временных лагерях, что они едят, выплатили ли им какие-то компенсации. А можно приехать еще и, например, спустя полгода после их заселения в новые дома - проверить, довольны ли они жильем или, например, оно уже развалилось или его пропили. Кстати, заметим, что чем больше вы придумаете неожиданных поворотов темы, тем выгоднее ваше издание будет отличаться от других СМИ.

Еженедельным журналам, которые за повесткой дня не гонятся и часто публикуют материалы без новостных поводов, как бы вневременные, в этом смысле тяжелее - они должны искать «вечнозеленые» темы. Например, упомянутый мной репортаж о клубах «для тех, кому за 30», как и многие-многие другие, появился вовсе без какого-либо новостного повода. Соответственно, и планировать такие материалы, придумывать для них темы значительно сложнее.

Третий способ, благодаря которому обычно и изобретаются такие темы - это простое человеческое любопытство репортера к окружающей жизни и широкий круг знакомств. «Нужно чуять какие-то новые общественные явления и тенденции, которые носятся в воздухе, но никем еще не замечены. Поймав такое дело за хвост, можно придумать, как его репортажно проиллюстрировать, разыграть и предъявить аудитории», - пишет по этому поводу в своем мастер-классе Дмитрий Соколов-Митрич. Отдел под его руководством выдал классный репортаж Игоря Найденова о любительских бойцовских клубах - аналогах описанных в одноименном фильме. Скорее всего, автор этого материала попросту зацепился взглядом за объявление на заборе. Хороший журналист должен интересоваться происходящим вокруг, а из каждой командировки привозить по одной-две-три новой темы.

Важным источником тем остается региональная пресса - публикации местных СМИ и просто общение с вашими знакомыми провинциальными журналистами. Они, конечно, знают свой регион лучше, чем знаете его вы из своей Москвы. Но - и я говорю это на правах человека, который сам долго был региональным журналистом - зачастую они «за деревьями не видят леса», то есть не могут придать теме федеральное звучание. Кстати, «воровство» тем друг у друга - довольно распространенное явление среди журналистов. ТВ тащит темы у печатной прессы, («которую все равно никто не читает»), московская пресса - у региональной (впрочем, и наоборот тоже). Важно только, что если уж вы на это пошли, то разыграйте тему лучше, чем ваши предшественники, придайте ей какое-то новое звучание.

Пятый способ - это общение с самими читателями, обратная связь. Письма в редакцию, «посты» в блогах - все это может стать поводом для репортажа. Важно только «увидеть за деревьями лес» - за коротким сообщением о том, что какая-то семья взяла под опеку детдомовца ради государственных пособий на его воспитание увидеть целую тенденцию, новый тренд.

Еще один важный прием, дадим ему номер шесть - поиск неожиданного аспекта не очень оригинальной темы. По сути, это служит все той же главной функции репортажа, подробно разобранной во второй главе этой методички – «преодолению дистанций». Ну и, конечно, функции поиска эксклюзива, оригинальной подачи темы.

Например, перед журналистом стоит задача написать репортаж с одной из вечеринок Каннского фестиваля. Надо понимать, что на этой вечеринке будет множество репортеров и светских хроникеров. Да и вечеринки проводятся уже не первый год и вряд ли там будет что-то по-настоящему новое, разве что известный режиссер не подерется с известным актером. Поэтому можно, конечно, написать светский репортаж о том, кто с кем пришел на эту вечеринку и сколько выпил. Но можно найти какой-то неожиданный аспект - например, поговорить с теми, для кого это не праздник, а работа - с официантами, вынужденными весь этот праздник жизни обслуживать, с охранниками и и с уборщицами. Что они выметают поздно вечером? Кто оставляет после себя больше грязи - сценаристы или режиссеры?

Обычный читатель никогда на такую вечеринку не попадет. Но он прочитает о ней из репортажей наших конкурентов. А вот с уборщицей наш читатель точно никогда не побеседует. Не поговорят с ней и наши коллеги из других изданий. Таким образом, мы выполним сразу две задачи – «преодолеем дистанцию». Да и просто дадим заезженной теме новое, свежее звучание.

Ну и наконец седьмой способ. Просто задумайтесь: а что актуально сейчас для вашего читателя? Если на дворе лето, то, возможно, ему будет интересно прочитать репортаж из аэропорта, переполненного туристами, ожидающими свои чартеры. Если зима - то очерк о жизни профессиональных изготовителей ледяных горок.

Ну и самое главное, о чем не стоит забывать - придумывайте темы, которые отвечали бы формату вашего издания и были бы интересны вашим читателям. А для этого надо себе его хорошо представлять.

Контрольные вопросы

1) Что может быть темой для репортажа?

2) Какие "дистанции" должен преодолевать репортер?

Практические задания

1) Откройте сайт любого информационного агентства и найдите на нем тему для репортажа. Обоснуйте, почему именно на эту тему стоит написать репортаж.

06. Композиция репортажа. Лид

И вот, наконец, весь материал собран, вы не только попали на место, но и благополучно оттуда выбрались, и удобно расположились перед экраном компьютера, чтобы написать свой шедевр.

Как известно, в любом деле главное - начать. Не является исключением и дело написания текстов. А любой текст начинается с заголовка. Но самое интересное, что заголовок лучше всего придумывать в самом конце, когда текст уже написан и вы хорошо представляете себе, о чем он, собственно (да, часто так бывает, что смысл текста во время работы меняется, и вы вдруг понимаете, что ваш текст, допустим, не о человеческой трагедии погорельцев, потерявших свои дома, и нерасторопности государства, которое должно им помочь, а о жадности тех, кто за свои сгоревшие халупы мечтает требует теперь с государства квартиры в центре Москвы.

Первое, что видит читатель после заголовка - это вводка, он же лид, он же, на языке телевизионщиков, подводка.

В разных изданиях существуют разные требования к лидам, но его фукнкция всегда одна и та же. Это короткое объяснение, почему, собственно, мы решили об этом написать и почему читатель все это должен читать. "Нам очень важен заголовок и лид. Важнее, чем сам текст, - заявил как-то на своей лекции главный редактор журнала Esquire Филипп Бахтин. - Иногда мы не ставим хороший текст только потому, что не можем в лиде быстро, коротко и весело объяснить людям, зачем его стоит читать. Если я не могу это объяснить, читателя текстом не заинтересовать".

В изданиях новостного жанра в лиде обычно присутствует привязка к событию. В изданиях еженедельного формата - какое-то иное объяснение, не новостное.

Например, РИА Новости в своих лидах текст обычно как-то привязывает к текущему моменту. Вот как начинался мой репортаж об устройстве грузинской полиции:

«Пока в России только обсуждают, как реформировать МВД, соседняя Грузия, которая до недавних пор имела те же проблемы в правоохранительных структурах, смогла их кардинально преобразовать. Теперь рядовые жители закавказской республики и ее гости, будто сговорившись, хвалят обновленную грузинскую полицию. Впрочем, грузинская оппозиция настроена скептически – по ее мнению, МВД приобрело политические функции, а сама Грузия превратилась в полицейское государство с переполненными тюрьмами. Корреспондент РИА Новости попытался проанализировать грузинский опыт».

Конечно, здесь нет четкой даты с указанием, например, когда стартует российская реформа полиции. Но все же читатель понимает, почему этот текст появился именно в тот момент, когда и Россия пытается реформировать свои правоохранительные органы. Мы думаем, что нам делать со своей милицией-полицией, поэтому и опыт нашего соседа, такой же бывшей советской республики, нам особенно интересен.

А вот лид моего коллеги по РИА Новости Максима Кошмарчука:

«Работа с утра до позднего вечера в деревне, молитвы и жизнь почти по монашескому уставу. Так священнослужители и добровольцы пытаются справиться с проблемой наркомании и алкоголизма в Новосибирской области. Прожив несколько дней с теми, кто проходит реабилитацию, корреспондент РИА Новости сравнил, чем отличаются методики церкви от тех, что использовал в Нижнем Тагиле руководитель фонда «Город без наркотиков» Егор Бычков, осужденный в ходе нашумевшего процесса за похищение людей и незаконное лишение свободы».

Как видим, Максим «привязал» свой текст к новостному событию - скандалу, аресту и суду над уральским борцом с наркотиками, организовывавшем принудительное лечение наркоманов.

Похожим способом работает и газета «Коммерсантъ», позволяя себе легкую игривость:

«Российский премьер Владимир Путин вчера приехал в деревню Верхняя Верея Нижегородской области, как и обещал, на новоселье. С захватывающими бытовыми подробностями из Верхней Вереи — специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ».

Или вот еще:

«Российский премьер Владимир Путин вчера встретился с бывшим и новым главами аппарата правительства, а специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ с изумлением наблюдал за тем, как Вячеслав Володин разрывался между Кремлем и Белым домом».

Или вот:

«Российский премьер Владимир Путин вчера принял участие в работе форума "Чистая вода", а специальный корреспондент "Ъ" АНДРЕЙ КОЛЕСНИКОВ выяснил, что сотрудники компании изобретателя Виктора Петрика "Золотая формула" делают воду из кока-колы и красное вино — белым».

Кстати, характерно и упоминание в вводке имени автора репортажа - этот жанр, как мы уже отмечали, авторский, и неспроста уважаемая газета еще в лиде отмечает, кто автор.

А вот как пишутся лиды в «Русском репортере». Это текст Игоря Найденова о подпольных бойцовских клубах:

«Страх исчезает в самом начале боя, после первого удара, извещающего, что ты — велком, твою мать! — снова на территории самцов. Неважно, твоего первого удара или соперника. Страх исчезает, чуть только твоя плоть сталкивается с чужой плотью. И это не любовные ласки, по обоюдному желанию перешедшие в рукоприкладство. Страх исчезает, едва собственная переносица напарывается — черт, как больно! — на посторонний локоть. И это — не час пик в общественном транспорте. На страх нет времени. Провозишься со своим страхом — будешь повержен: с головы снимут скальп, клыки пойдут на ожерелье, твою женщину изнасилуют, а детей изжарят и сожрут. Если бы инстинкты можно было добывать, как нефть, сюда стоило бы провести трубопровод».

Или вот еще - в тексте об иранском рок-подполье:

«В идеологически выдержанной телепрограмме "Шок", которая выходит раз в неделю поздно вечером на государственном иранском телеканале, рокеров называют геями и сатанистами. С официальной точки зрения они не люди, а, скорее, марсиане - нечто инородное, непонятное и опасное. Программа "Шок" в Тегеране очень популярна, как "До и после полуночи" у нас в 80-е. Посмотреть на отклонения от исламской ориентации хочется всем. Одни, глядя на "сатанистов", плюются, другие ими восхищаются, и число последних с каждым месяцем растет. Тегеран все больше напоминает Москву или Питер перестроечных времен: одни так жить больше не хотят, другие делают вид, что этого не замечают. Корреспондент "РР" провел неделю в иранском рок-андеграунде и услышал в песнях местных неформалов до боли знакомые мотивы».

Как видим, в лидах еженедельника «Русский репортер» нет четкого информационного повода (в отличие от «Коммерсанта», который является, как известно, ежедневной газетой). Но объяснение, о чем пойдет речь в тексте и почему этот текст вообще появился на страницах журнала - присутствует.

Ну и для сравнения – парочка неудачных примеров.

«Последние февральские дни в Москве пасмурные, на улице слякоть. Вышла из подземной суеты и направилась в танцевальную студию. Там меня ждала Катя Суркова, dance-директор сети танцевальных студий в Москве. В помещении царила противоположная улице атмосфера: яркое освещение, светло-синее оформление стен, с фотографиями хореографов. На ресепшене, встретили приветливые, спокойные девушки. В студию просто так не пройдешь - турникеты. В танцевальных залах проходили занятия, доносилась зажигательная музыка, сразу захотелось присоединиться к группе. Ожидание было недолгим. Появилась Катя и проводила меня в небольшую комнату, где мы побеседовали о развитии танцевальной индустрии в России, популярности танцев и о предстоящей Первой Всероссийской танцевальной премии».

Это лид одного из интервью, которое по моему заданию взяли магистранты факультета журналистики одного из московских вузов. Студенты учатся на последних курсах, грамотно используют репортажные вставки в интервью, вот только лиды, которые бы заинтриговали читателей и объясняли, зачем надо читать дальше, писать пока не научились.

«Николая Савина я знаю давно. Ещё с тех времён, когда он делал первый в своей жизни квартирник в 2009 году. Площадкой для выступления была моя однушка. Он носил рубашки и длинные волосы, играл социальные песни под гитару и любил Игоря Талькова. Потом он переехал в Москву, начал ездить по городам с концертами», - пишет еще одна студентка. Это лид материала о довольно интересном человеке – современном молодом барде, дающем подпольные «квартирные» концерты. Но о том, какой это интересный человек, становится известно только из материала. А не из лида. Будет ли незаинтересованный читатель продираться через «многабукв» в поисках интересного?

Подобную ошибку совершила и другая студентка, которая решила написать статью о человеке, создавшем портал для поэтов. Поэты-графоманы и энтузиасты, создающие для них сайты – казалось бы, тема благодатная. Однако в лиде это никак не отражено.

«Когда поступило задание подготовить интервью, я ни минуты не сомневалась, к кому я приду с диктофоном и поговорю по душам за чашкой чая. Как можно описать этого человека? Валера – мой коллега, интеллигентный мужчина средних лет, хорошо разбирающийся в истории и готовый шутить с тобой чуть ли не на каждом слов»е.

«Когда поступило задание подготовить интервью, я ни минуты не сомневалась, к кому я приду с диктофоном и поговорю по душам за чашкой чая» - так можно любой материал начать. Только вот понимания, почему именно этого героя мы выбрали, и почему читатель должен о нем читать, такой лид не дает.

Контрольные вопросы

1) Что такое лид и чем он отличается от подводки?

2) Для каких целей существует лид?

3) В чем отличие требований к лидам в новостном издании от еженедельников?

Практические задания

1) Возьмите печатное или интернет-издание, которое вам нравится. Найдите в нем лиды. По каким принципам они написаны? Каким задачам отвечают? Можно ли придумать более удачный лид?

2) Придумайте тему для репортажа и напишите для него лид. Есть ли в вашем лиде информационный повод?

07. Композиция. «Крючок» для читателя, или Главное – начать

После заголовка и лида начинается собственно текст. Самым неудачным началом можно было бы назвать конструкцию вроде «7 ноября в Москве прошла демонстрация коммунистов, посвященная годовщине Октябрьской революции». Именно с такого объяснения, что же, собственно, произошло, обычно начинают свои репортажи начинающие журналисты.

Журналисты более опытные начинают репортаж с того, что Дмитрий Соколов-Митрич называет «эмоциональным крючком» - сцены, которая заинтригует читателя, вызовет его интерес, побудит разобраться, что такое перед ним происходит. «Вы должны схватить читателя за глотку в первом абзаце, во втором - сдавить покрепче и держать его у стенки до последней строки» - советовал начинающим коллегам американский писатель Пол О`Нил.

Вот, например, как сам Соколов-Митрич начал репортаж о жизни, быте и настроениях российских иммигрантов во Франции:

« — Ой! — говорит Сергей.

— Где ой? — спрашивают Иван, Егор, его американская жена Анжела и грузин Георгий.

— Вот оно — ой! — Сергей тычет пальцем в свой французский документ. Длинная пауза. Дружный крик «А-а-а-а-а!!!» и громкий ржач на несколько голосов.

Повод для вечеринки в гостях у трейдера Егора Иванова — получение приятелем Сергеем французского гражданства. Вчера ему выдали новый документ, он сунул его в карман, а как следует разглядел только сейчас — и схватился за голову. Неизвестный герой французской бюрократии по ошибке назначил Сергея женщиной.

Следующие полчаса, закусывая французское вино русскими пельменями, вся компания живо обсуждает, кем выгодней быть в этой стране — теткой или дядькой. Но в итоге единодушно приходит к выводу, что карточку гражданина все-таки лучше поменять: никакие пособия не стоят того, чтобы поступиться своим половым достоинством.

Решение логичное, поскольку никто из здесь присутствующих на шее у французского государства и так не сидит. «Мадмуазель» Сергей работает менеджером промышленных систем, закончил Высшую центральную школу в Лионе».

Как видим, текст начинается с восклицания одного из героев, которое само по себе смысла не несет. По крайней мере, читателю этот смысл вот так вот сразу не ясен. Как не несет его и последующий диалог: « – Где ой? - Вот оно - ой!»

Однако читатель, по задумке автора, заинтригован. Ему интересно знать, по поводу чего герои «ойкают». Что, собственно, стряслось? Автор это объясняет и плавно переходит к рассказу о более содержательных вещах - о том, кем выгоднее быть во Франции и о том, как много в русских желания честно работать в этой стране и делать карьеру.

Самый распространенный способ «схватить читателя за глотку» - это поместить его сразу в центр события, окунуть в события с головой. «Начинать репортаж следует со сцены. Эта сцена не обязательно должна совпадать с началом мероприятия или путешествия. Ее цель - привлечь внимание читателя, зацепить его, задать вопрос, на который читатель будет искать ответ в репортаже», - советует по этому поводу в книге «Практическая журналистика» (я часто буду ее в своей методичке цитировать) молодой журналист Александр Колесниченко.

Ровно так и поступает Соколов-Митрич - он не начинает репортаж с того, что подробно знакомит читателя с героями и рассказывает, как они попали во Францию. Он сразу дает читателю яркую и смешную сцену, в которой действуют еще неизвестные нам Сергей, Анжела и другие. Интригует, а уже потом начинает знакомить читателя с героями. Потому что читателю уже интересно с ними познакомиться.

А вот как начал свой репортаж с Сахалина еще один высококлассный журналист «Русского репортера», Игорь Найденов:

« — Приехал и влюбился в сахалярку,

Три дня потом водил ее по парку,

За тысячу рублей продал ее в музей,

Она была страшнее всех зверей.

Бывший мент Караченцев по прозвищу Полковник шансонисто мычит блатную песню. Попутно во дворе своего дома, вросшего в холм рядом с океаном, коптит для нас, гостей из Москвы, на самодельном мангале камбалу».

Как видим, Найденов не начинает репортаж с того, как он добирался до Сахалина или с объяснений, что такое Сахалин и кто там живет. Он помещает читателя сразу в середину действия и читатель, оказавшись в незнакомой обстановке, начинает озираться: где он и что происходит.

Александр Колесниченко в «Практической журналистике» приводит классификацию начальных сцен:

1) запутывание (что это?). Когда происходящее наглядно, но его смысл непонятен.

Вышеприведенный пример из репортажа Соколова-Митрича как раз относится к «запутыванию».

2) вопрос (и это - это?). Когда смысл происходящего понятен, но его трактовка кажется сомнительной.

Например, когда весь мир говорил о ядерной угрозе со стороны Северной Кореи, журналист начал репортаж из Пхеньяна с описания городского парка, где большинство аттракционов сломаны, а поиграть можно только в городки, причем в случае промаха бита полетит в нарисованного на полотнище американского солдата-агрессора. В результате военная мощь страны начинает восприниматься также карикатурно;

3) противопоставление (почему это так?). Когда происходящее кажется несправедливым.

Например, репортаж о годовщине бесланской трагедии начинается с цитирования пресс-релиза, согласно которому жизнь в городе налаживается, и затем текст сравнивается с тем, что журналист увидел в Беслане;

4) человек (почему с ним это происходит?). Когда загадкой является личность

Например, репортаж про московских гастарбайтеров начинается с истории врача-киргиза «с глазами побитой собаки», работающего в Москве дворником, чтобы вернуть деньги, взятые в долг на похороны отца;

5) комедия (что-то идет не так, но все равно идет). Когда описанное воспринимается как глупость, которую не должны делать, но все равно делают.

Например, репортаж про массовое отравление грибами в одной из областей России начинается с рассказа о человеке, который, несмотря на запрет, собрал и съел грибы, отравился, попал в больницу, был спасен, вернулся домой, доел оставшиеся грибы, чтобы они не пропали, после чего умер.

Хорошее начало – уже полдела. Как говорится, главное – начать. А вот как продолжить – мы и поговорим в следующих главах.

Контрольные вопросы

1) С чего и почему стоит начинать репортаж? Объясните своими словами

2) Какие виды «сильных сцен» вы знаете?

Практические задания

1) Найдите в интернете любой понравившийся вам репортаж. С какой сцены он начат? Почему с ней? Можно ли было выбрать для начала другую сцену?

2) Придумайте «сильную сцену» для начала репортажа, который вы хотели бы написать.

08. Композиция репортажа. «Шампур» для «кирпича»

При написании репортажа перед журналистом встает еще одна проблема, сугубо техническая. Репортаж – текст, как правило, длинный. Длинные тексты же читают гораздо хуже коротких. Особенно сейчас, в век «клипового» восприятия информации, в век «серфинга» по волнам телеканалов и интернет-сайтам. И уж совсем никаких шансов у текста нет, когда он еще и плохо написан.

Главное искушение, стоящее перед автором репортажа (каюсь, сам неоднократно попадался): попросту вывалить на читателя все, что узнал. Да еще и примерно в той же последовательности, как ты это узнавал. В таком случае, по замыслу журналиста, его репортаж от короткой заметки отличаться будет только ее объемом.

На самом же деле читатель получит неудобоваримый полуфабрикат, которые на журналистском слэнге часто обзывают «кирпичом» или «простыней».

Что отличает хороший длинный текст от «кирпича» и «простыни»? Хороший текст может быть даже больше «кирпича», и все равно читаться на одном дыхании. Конечно, в хорошем тексте обязательно должны присутствовать интересные персонажи, яркие образы, «вкусные» подробности. Но не это самое главное.

«В тексте для меня стал важен ритм. Я пришел к выводу, что содержание текста мы постигаем не столько через значение использованных в нем слов, сколько через ритм, который начинает пульсировать в нас, когда мы читаем. На этот ритм постепенно нанизывается наше дыхание и, в сущности, мы в падаем в транс. Каким он будет, зависит от ритма произведения», - написал редактор отдела спецпроектов ИД «Коммерсант» Реваз Резо в своей колонке в журнале «Русский пионер».

Александр Колесническо в учебном пособии "Практическая журналистика" рекомендует автору определиться, что будет «красной нитью» его материала - линией повествования, на которую, как мясо и овощи на шампур, будут нанизаны факты, встречи и события.

Колесниченко выделяет три вида «красной нити» - хроника, путешествие и развитие доказательства. Разберем каждый.

1) Хронологический порядок - это самый популярный вид «красной нити». Обычно его используют все начинающие репортеры - сначала случилось то-то, потом то-то, а закончилось все тем-то. Не всегда это самый удачный вариант «шампура», который можно подобрать для нашего будущего «шашлыка». Но в то же время не стоит от отказываться от нарратива только потому, что его, за незнанием других приемов, используют новички.

Хронология лучше всего подойдет для репортажа, посвященного какому-то одному событию. Если это митинг, то мы описываем, как активисты сначала на него собираются, потом что происходит на митинге, затем - как их «винтит» милиция. Этот же прием вполне подходит для материала из серии «один день с чиновником, актером или другой знаменитости».

Например, когда я для журнала «Русский репортер» писал репортаж о митинге неформальной молодежи в Красноярске - готы и панки опасались, что им запретят приходить в учебные заведения с их символикой - я описал сначала ранее серое утро с его дождем, одетыми в серое милиционеров и серой центральной площадью Красноярска, на которой постепенно начинают собираться яркие, непохожие на всех и друг на друга неформалы. А закончил я свой небольшой репортаж тем, как неформалам надоедает митинговать, и они расходятся пить пиво - и тут оказывается, что это обычные подростки с обычными интересами.

2) «Красная нить»-путешествие – это описание перемещения автора в пространстве. Подходит, во-первых, конечно, для описания самих путешествий. Например, в материале о том, как мы с фотографом Татьяной Плотниковой ехали автостопом из Москвы в Пекин, я и описывал последовательно Россию, Казахстан и перемещения по Китаю, наблюдая, насколько похожи соседние регионы и как постепенно накапливаются различия между ними.

А в репортаже о работе перегонщиков праворульных машин я сначала описывал рынок «Зеленый угол» во Владивостоке, потом - дорогу из Владивостока в Новосибирск, затем - автомобильный рынок в Новосибирске. Это и было «шампуром» моего репортажа, на который я нанизывал «мясо» - байки перегонщиков, описания их характеров и привычек, пересказ того, что случилось с нами по дороге.

Впрочем, как отмечает Александр Колесниченко, «красная нить»-путешествие подходит не только для буквального путешествия, но и «для ознакомления с темой, когда журналист последовательно обходит место действия и беседует с участниками. По схеме «путешествие» пишут репортажи из закрытых учреждений - тюрем, воинских частей, лагерей беженцев. Репортаж начинается с прибытия журналиста в учреждение и заканчивается его отъездом либо каким-то ярким эпизодом в процессе сбора информации».

Этот же прием я избрал для композиции репортажа о работе киргизских старателей, в горах Тянь-Шаня вручную добывающих золото. Мне показалось логичным рассказать сначала о работе самих старателей, потом - скупщиков, занимающихся переплавкой этого золота, потом - о «золотых базарах» и работе ювелиров. И хотя на самом деле наша командировка развивалась по другому маршруту – сначала мы побывали на базаре, потом поехали в горы, затем снова приехали на базар и через торговцев вышли на скупщиков – на письме именно концепция-«путешествие» придала репортажу стройность.

3) Более сложный вариант «красной нити» - развитие доказательства. В этом случае автор берет некий тезис и последовательно развивает его, зачастую опровергая или разворачивая на 180 градусов. Конечно, читателю интересней, когда очевидный для него тезис к концу журналистского исследования полностью опровергается или получает какое-то совершенно неожиданное звучание.

Начинается такой репортаж обычно с какого-то эпизода, который совпадает с представлениями читателя. Александр Колесниченко приводит такой пример: репортаж о жизни бывших героев реалити-шоу может начинаться с просмотра видеозаписи передачи, которая прославила их на всю страну. Исходный тезис такой: попасть в реалити-шоу - это большая удача, шанс на лучшую жизнь, карьеру шоумена или телезвезды. Однако затем журналист (а вслед за ним и читатель) выясняют, что созданная под объективами телекамер семья распалась, кто-то из героев программы спился, другой был вынужден лечиться у психиатра, чтобы вернуться к нормальной жизни. Постепенно читатель понимает, что участие в реалити-шоу - опасный эксперимент для психического здоровья всех его участников. Это и есть, пишет Колесниченко, «победа нового тезиса, новое восприятие старой темы».

Остается добавить, что журналисту уже во время «работы в поле» неплохо бы понимать, что именно будет «красной нитью» его будущего материала.

****

Нетрудно заметить, что репортаж опровергает классическое, каноническое требование к журналистскому тексту – знаменитый «принцип перевернутой пирамиды». Как известно, этот принцип заключается в том, что новостной журналистский текст должен начинаться с самого важного – с ответов на «5 W» (вопросы what, where, when, who, why). Потом обычно идет ссылка на источник, а потом идут детали новости, бэкграунд и пояснения, предыстория.

Репортаж же этот святой журналистский принцип постоянно нарушает. Поэтому часто бывает, что новостник, переквалифицировавшийся в репортера, пишет репортаж так: начинает его с «перевернутой пирамиды», а потом «добавляет воды», наполняя всей фактурой, которую удалось собрать. И получится ерунда.

Кстати, замечу, что репортаж нарушает еще два святых журналистских принципа. Во-первых, в нем может начисто отсутствовать информационный повод – неслыханное дело для ежедневной газеты или для новостного Интернет-сайта и агентства! Во-вторых, в репортаже может очень активно присутствовать автор, его ощущения, автор может выступать как герой статьи.

Контрольные вопросы

1) Что такое «красная нить» применительно к композиции текста? Какие виды «красной нити» вы знаете?

2) Какие бывают приемы придания тексту внутренней динамики и напряжения?

Практические задания

1) Возьмите текст репортажа, который вам нравится. Разберите, какую «красную нить» выбрал автор. Разберите, удачен ли его выбор? Можно ли было выбрать другую «красную нить»?

2) Придумайте тему для репортажа. Какую «красную нить» вы используете для него?

09. Композиция репортажа. Чередование элементов как средство динамики текста

После того, как мы определились с «шампуром» - то есть композицией, которую мы избрали для своего материала – нужно нанизывать на него собственно «мясо» и «гарнир». Ими в репортаже служат зарисовки с места события (пейзаж, внешность героев), сцены, свидетелем которых стал журналист, реплики персонажей, и сухие факты (бэкграунд). Как распредилить эти элементы внутри текста? Как нанизать «мясо» на «шампур»?

Известный музыкальный журналист Вадим Пересветов в своей книге «Журналистика: секреты успеха» дает совет, как структурировать подачу информации в тексте. Он называет этот метод «зигзагом» - «чередование необходимой фактологии и всего того, что способно ее украсить: картинки из реальной жизни, лирические отступления автора, цитаты, различного рода параллели и сравнения».

Александр Колесниченко в упомянутой книге «Практическая журналистика» пишет, что репортаж «сравнивают с поездом, где локомотив – это сильная начальная сцена (помните предыдущую главу, - прим. Д. Виноградов), затем чередуются пассажирские вагоны (персонажи, которые что-то делают и говорят) и товарные (дополнительная информация). При этом последний вагон поезда всегда пассажирский».

«Оптимальная доля бэкграунда (то есть сухих фактов, - прим. Д. Виноградов) – 30% от объема репортажа. Если информации больше, репортаж становится медленным и скучным, если меньше, репортаж рискует превратиться в набор отдельных, не связанных между собой и с окружающей действительностью сцен», - считает Колесниченко.

«Принцип зигзага», то есть чередование стилистически разноплановых фрагментов, нужен еще и для достижения внутреннего динамизма и напряжения репортажа. Когда мы читаем текст из голой фактологии (например, аналитику), мы воспринимаем его как монотонный. Если аналитику «разбавить» диалогами и зарисовками, текст становится гораздо динамичнее. Мой бывший начальник по «Русскому репортеру», классный и известный репортер Олег Рашидов учил нас так: «Пишешь диалог, потом опять бу-бу-бу (так он ласково характеризовал текст от лица автора, - прим. Виноградов Дм.), потом снова диалог, потом снова бу-бу-бу».

Александр Колесниченко перечисляет такие приемы чередования «пассажирских и товарных вагонов» (они же «мясо» и «овощи»):

1) чередование сцены и бэкграунда

2) чередование планов

3) смена перспективы

4) монтаж

5) смена темпа речи

6) смена дискурса

7) противопоставление сценария и реальности

Рассмотрим эти приемы подробнее.

1) Смена сцен и бэкграунда – это «чередование действий и объясняющей их информации», дает определение в своей книге Колесниченко. Это один из самых распространенных приемов, встречающийся почти в каждом репортаже.

«Информация касается предыстории события и вписывания увиденного журналистом в более широкий контекст, - объясняет Александр Колесниченко. – В репортаже информация подается порциями в виде перебивок. Репортаж в этой связи иногда сравнивают с поездом, где локомотив – это сильная начальная сцена, а затем чередуются пассажирские вагоны (персонажи, которые что-то делают и говорят) и товарные (дополнительная информация). При этом последний вагон поезда всегда пассажирский. Установлено, что оптимальная доля бэкграунда – 30% от объема репортажа. Если информации больше, репортаж становится медленным и скучным, если меньше, репортаж рискует превратиться в набор отдельных, не связанных между собой и с окружающей действительностью сцен».

Вот пример: отрывок из моего репортажа из ставропольского города Лермонтов, где борьба за власть вылилась в голодовки и народные волнения.

«Вечером 26 декабря возвращался домой. Около подъезда сидит парень в капюшоне, голову на руки положил. Я подумал, наверное, пьяный, к девушкам пришел. Но парень вдруг вскочил и начал бить меня ножом. Здоровый такой», - вспоминает бывший сити-менеджер Лермонтова Олег Мельников события, после которых он на полтора месяца попал в больницу.

Первый удар пришелся в область сердца, еще несколько в живот. А когда Мельников упал, нападавший несколько раз ударил его лезвием по ногам. Всего Мельников получил 15 ранений, в том числе семь проникающих. Еще один нападающий стоял в стороне - наблюдал и контролировал.

«Конечно, меня хотели убить, но, видимо, на киллере экономили. Чтобы просто запугать, 15 ударов не понадобилось бы», - рассуждает Мельников.

Накал политической борьбы к тому моменту в городе достиг уже того уровня, что Мельников был готов к физическому нападению, но откровенного покушения на убийство не ожидал. Ведь всего за два дня до этого Верховный суд России подтвердил правомочность роспуска горсовета Лермонтова и лишил полномочий мэра Александра Дунаева, основным оппонентом которого и был Мельников. А за две недели до нападения Мельников с действующим сити-менеджером, Евгением Печериным, пытались прорваться на свои рабочие места в мэрию».

Первый абзац – это прямая речь человека, монолог. Которая к тому же включает в себя описание сильной, интригующей сцены. Второй – голые факты. Третий – снова прямая речь. Четвертый – бэкграунд.

2) Второй популярный прием по «оживляжу» повествования – смена планов. Это приближение и удаление показываемого, прием, который часто используют в кино и на телевидении (смена общих планов, средних и крупных). Если предыдущий способ, смена сцен и бэкграунда, используют для композиции главы текста или всего текста, то смену планов резонно использовать внутри одного абзаца.

«Пишущий журналист также должен мыслить «кинематографически», постоянно варьировать крупность плана, показывать происходящее так, как его в естественной обстановке воспринимает человеческий глаз: вначале картина в целом, потом отдельные элементы, потом детали», - советует Колесниченко. Дальше я снова процитирую его замечательную книгу «Практическая журналистика»:

«Всего различают пять планов, мерой которых является человек. Самый крупный план служит для показа отдельных деталей, например, выражения глаз, шрама, татуировки. Крупный план – это лицо в целом, он служит для передачи мимики. Средний план – это человек по пояс, этот план служит для показа жестов. Общий план – это человек в полный рост. Такой план нужен, чтобы показать позу, походку. И наконец, самый общий план – это человек в интерьере».

Американский медиаконсультант Рой-Питер Кларк (Roy-Peter Clark) в качестве иллюстрации смены планов приводит такой фрагмент репортажа с войны в Косово в 1999 году:

Стоящий в грузовике человек берет буханку хлеба и бросает ее, не глядя. (Общий план.) У нее нет шансов упасть на землю. Слишком много людей стоят вокруг грузовика и следят за ее полетом. За буханкой следует вторая, третья, и сотни рук тянутся в небо. (Самый общий план.) «Для детей! Для детей!» – кричит женщина, пытаясь дотянуться до хлеба. (Средний план.) Позади в нее вцепилась девочка лет восьми. (Общий план.) Толпа ее давит со всех сторон, и девочка кричит. (Самый общий план.) Сзади стоит еще одна девочка лет десяти. (Общий план.) Она одета в яркий свитер с нарисованными кошками и цветами. (Средний план.) На свитере видна грязь. (Деталь.) У девочки рыжие волосы. (Крупный план.) В ее волосах тоже грязь. (Деталь.)

Читатель представляет себе эти события, «смотрит» их. И все благодаря репортеру.

3) Смена перспективы – это показ одного и того же явления с разных сторон. Колесниченко разъясняет, что обычно используют противопоставления «из зрительного зала – из-за кулис» и «субъекты – объекты действия». В первом случае наряду с общедоступной стороной явления журналист показывает его скрытую сторону, например, рассказ о городском празднике попеременно ведется с центральной площади города и из штаба по организации праздника. Во втором случае меняются местами те, кто принимает решение (субъекты), и те, кого оно касается (объекты).

Например, в репортаже о призыве в армию журналист дает слово то сотрудникам военкомата и представителям власти, то призывникам и их родителям. Иногда для смены перспективы журналисты дают высказаться человеку, которого пресса традиционно обходит вниманием. Например, в одном из репортажей о похоронах американского президента главным действующим лицом был кладбищенский рабочий, который копал могилу.

Если брать упомянутую выше идею о репортаже с Каннского фестиваля, то там взгляд на вечеринку со стороны звезд и папарацци мог бы чередоваться с взглядом на этот праздник жизни тех, кто его обслуживает - официантов, поваров, охранников, уборщиц. Это вообще, кстати, хороший прием - дать высказаться каким-то неожиданным сторонам, которых обычно обходят вниманием. Например, московская пресса любит писать о ночных клубах с точки зрения их охраны, а о митингах оппозиции - со стороны разгоняющих их милиционеров.

Репортаж с митинга можно «оживить» сценами из разных концов площади, где он проходит, добавив происходящее на сцене и за сценой. Потом показать читателю взгляд со сцены, а затем «перенести» его в соседнее кафе, где греются и передают информацию журналисты или где представители противоположного политического лагеря замышляет ответные действия.

Это основные способы чередования элементов композиции. Но есть и дополнительные, менее распространенные. Я приведу их в этой методичке скорее для общего кругозора, а их определения возьму все из той же книги Колесниченко «Практическая журналистика».

4) Монтаж – это постановка сцен и эпизодов в осмысленные ряды. Обычно при помощи монтажа подчеркивают контраст, выявляют противоречивость явления. Вот как использует монтаж Валерий Панюшкин при описании митинга в Москве в память погибших в бесланской школе:

Поэтесса Дина Мамчуева сказала, что в Беслане погибли дети, чистые души, цветы жизни, ангелы. На слове «ангелы» женщина рядом со мной стала вытирать слезы, а девушка, державшая плакат «Враг будет разбит, победа будет за нами» стала звонить домой и говорить, что освободится еще часа через полтора. (Панюшкин В. Свистать всех на спуск // Коммерсантъ, 2004. 8 сент.)

5) Смена темпа речи – изменение длины предложений, размеров абзацев, грамматического времени глаголов и языкового дискурса. Иследователи говорят, что точка в конце предложения действует на чтение так же, как знак «Стоп» – на движение автомобиля. Если предложения длинные, автомобиль едет размеренно, если короткие – рывками, останавливаясь почти сразу после начала движения. Схожий эффект дает уменьшение абзацев, когда, к примеру, в длинном абзаце долго рассказывается, что делал человек, чтобы что-то не случилось, а затем следует абзац из одной фразы, что это все же случилось.

Как отмечает в своей работе «Парадоксы художественного образа» Дмитриев Л.А, по отношению к грамматическому времени действует закономерность, что прошедшее время замедляет повествование, а настоящее, наоборот, ускоряет. В принципе, репортаж желательно писать в одном грамматическом времени, но для создания определенного эффекта можно в прошедшее сделать вставку из настоящего, а в настоящее – из прошедшего.

6) Смена языкового дискурса – это варьирование стилей, например переход от «живого» языка к официальному.

7) Прием «противопоставление сценария и реальности» применяется при описании «псевдособытий» – всевозможных церемоний и прочих ритуальных мероприятий. Вопрос: «Что будет дальше?» – двигателем репортажа о «псевдособытии» стать не может, потому что сценарий мероприятия заранее известен, роли распределены, а реплики являются стандартными для соответствующего мероприятия и, следовательно, не несут сами по себе никакого смысла. Например, политик на съезде партии будет говорить, что он за все хорошее и против всего плохого; бизнесмен при проведении благотворительной акции – о том, что не нужно забывать помогать людям; ученый, получивший премию, – о том, что он очень благодарен и готов продолжать так же работать и дальше. Выход для журналиста – представить себя зрителем спектакля и перевоплотиться в театрального критика. Тогда репортаж будет посвящен тому, насколько хорошо играют актеры свои роли, правильно ли подобраны декорации и освещение, добросовестно ли работают клакеры. Можно сравнить данное «псевдособытие» с другими подобными ему, оценить, в какой мере нынешняя постановка лучше или хуже предыдущих.

Контрольные вопросы

1) Что такое прием чередования элементов композиции? Зачем их чередовать?

2) Какие приемы вы запомнили?

Практические задания

1) Разберите репортаж профессионального журналиста. Какие приемы он использовал?

2) Напишите небольшой репортаж, используя различные приемы чередования элементов.

10. Композиция репортажа. Как его закончить

Завершают репортаж обычно какой-то ударной сценой или цитатой - своего рода еще одним «локомотивом», оставляющим у читателя эмоцию вроде «wow!» или «ах!». Главное правило – репортаж не должен «обрываться на полуслове» (если только так и не было задумано автором), и оставлять у читателя не недоумение, а послевкусие, осадок. Часто для завершения репортажа (и не только репортажа) журналисты используют прием закольцовывания - финальная сцена «рифмуется» со сценой в начале.

Например, упомянутый выше репортаж о жизни русских иммигрантов во Франции Дмитрий Соколов-Митрич начинал с такого лида:

« — Вы почему так много работаете? — строго спрашивает меня француз, сосед по отелю, человек в костюме с галстуком. Уже двенадцатый час ночи, а я сижу в лобби-баре за компьютером и уходить не собираюсь. — Вы откуда приехали?

— Из России.

— О, да, — многозначительно изрекает француз. Через пять минут я понимаю, что он имеет в виду: в Лилле, где он служит коммерческим агентом, в его фирме тоже есть русские, и они тоже слишком много работают.

Спустя большой и пространный текст автор снова возвращается к этому французу:

— Все-таки вы слишком много работаете, — говорит мне тот самый любопытный француз из Лилля, когда снова видит меня в лобби-баре поздно вечером. Я гуляю по русскоязычным сайтам Франции, никого не трогаю — чего пристал?

«Господа, вы — звери, вы — звери, господа! — истерит на форуме некто, проживающий во Франции чуть больше месяца. — Короче, вот что. Вчера вечером у меня случился приступ любви к родине, напился в одно рыло, пошел гулять, упал под Эйфелевой башней, лежу, кричу: «Хочу в Россию! Хочу в Россию!» И вдруг слышу надо мной голоса: «Вот скотина пьяная, нацию позорит! Да, из-за таких к нам и относятся как к мудакам! Эй, ты, поручик Голицын, вставай, а то полицию вызову!» Думал, глюки. Оглянулся — нет, свои. Господа, ну что вы за люди, а?!» Ни одного комментария».

Можно предположить, что этим эффектным завершением Митрич хотел дать понять читателю, что переехавшие в Европу русские преображаются из алкоголиков в трудоголиков, и что если чего-то хочешь в Европе добиться – надо пахать. Ну а используя метод «кольца», Дмитрий придает своему репортажу законченную форму.

Этот же метод я использовал в репортаже о строительстве домов для погорельцев, потерявших жилье в огне лесных пожаров.

Текст начинается так:

«Я посмотрела - только одна кровать влезет, и место кончится, - возмущается скромными размерами домика Татьяна Огородникова. - Раньше-то комната большая у нас была - две кровати, шкафы, и все равно места много, хоть пляши».

Огородниковы уже участвовали в жеребьевке, по которой распределяли дома. Ей достался дом номер 138. Правда, Татьяна Анатольевна подозревает, что домик ей и ее мужу достался заметно меньше прежней квартиры в 54 метра. Вечером она даже собирается пойти с рулеткой померить дом. И если подозрения окажутся правдой - то начать возмущаться.

А заканчивается так:

«Вечером Татьяна Анатольевна Огородникова с мужем действительно идут мерить свой дом. Они долго ползают по нему с рулеткой, потом перемножают. Если подсчеты верны, то получилось 55 метров. Это даже на метр больше, чем было в сгоревшей квартире».

Хорошо известно правило, что в любой речи лучше всего запоминается последняя фраза. Это правило работает и в репортаже, и журналисты о нем прекрасно осведомлены. После текста Соколова-Митрича у читателя остается чувство (заметьте, что автор не говорит об этом прямо, а заставляет читателей догадываться самим), что Франция - страна больших возможностей, и добивается тут чего-то тот, кто работает, а жалуются только неудачники. Я же финалом своего текста хотел оставить у читателя ощущение, что не все так плохо с этими домами, как бы ни возмущались отдельные недовольные погорельцы.

Ну и напоследок - общий совет. Не нужно «запихивать» в текст всю собранную фактуру и персонажей, как бы ни было жалко своих трудов и времени. «Если читатель пропускает какие-то страницы книги, это почти всегда случается потому, что автор вовремя не выкинул их сам», - сказал как-то английский писатель Гилберт Адэр.

Есть даже такая шутка: «чем в книге больше воды, тем она глубже». На самом деле это, конечно, шутка – на самом деле все обстоит прямо противоположным образом. Часто текст приходится, как говорят журналисты, «подсушить» - то есть слить из него всю «воду». Особенно это касается, конечно, печатной прессы – ведь журналы и газеты имеют строго ограниченный печатной полосой объем. Но и Интернет-журналистам не стоит расслабляться. Конечно, Интернет, как известно, резиновый и в него влезет текст любого объема. Но вот будет ли читатель потреблять эдакое бесформенное тесто вместо круассана? Или просто кликнет на первую попавшую ссылку, не дочитав текст до подписи автора?

«У другой группы несанкционированное шествие получилось лучше - видимо, потому, что с площади они тронулись в сторону Белорусского вокзала. Движение по Тверской остановилось, машины сигналили. «Оранжисты! Путин - победа России!» - открыв окно, выкрикивал водитель, раздосадованный, что попал в людскую пробку. «Лошара! Наймит! Раб Кремля!» - отозвались активисты. Кто-то пару раз ударил по капоту. Диалога опять не получилось», - заканчиваю я свой репортаж о митингах после победы Владимира Путина на выборах президента. Это попытка ярко и осмысленно завершить текст. Ну а насколько удачна такая попытка - судить читателю.

Практические задания

1) Разберите несколько репортажей. Удачно или не удачно, по вашему мнению, автор завершил их? Можно ли бы придумать более удачное завершение?

11. Язык репортажа. Как создать «эффект присутствия»

Репортаж как текст имеет несколько важных особенностей. Во-первых, это текст длинный. Из этого следует важная вещь – написан он должен быть достаточно живым языком для того, чтобы его хотелось дочитать до конца. Во-вторых, как мы уже знаем, цель репортажа – не столько рассказать, ЧТО произошло, сколько рассказать, КАК это произошло. Чтобы узнать о самом факте того, что состоялся, например, митинг или интересное заседание суда, читателю будет достаточно короткого новостного сообщения. А вот чтобы почувствовать себя на месте происшествия, посмотреть на событие глазами журналиста – для этого и нужен репортаж. А репортажу для этого нужен «эффект присутствия». О том, как такой эффект создавать, мы и поговорим в этой главе.

Главный бич современных журналистов и главные враги живого языка – это

1) повторы – одинаковые слова в соседних предложениях или даже внутри одного;

2) штампы, то есть устойчивые, давно «зачерствевшие», словосочетания;

3) канцелярит – язык, которым пользуются при составлении официальных документов (и лучше там ему и оставаться).

На последнем хочется остановиться особо. Многие обычные люди, да и сами журналисты, часто считают, что раз СМИ и страницы газет – это серьезно, то и говорить в них надо на «серьезном» языке.

Само слово «канцелярит» было придумано самим Корнеем Чуковским, который в книге «Живой как жизнь: О русском языке» (1966 год) придумал название для этой «болезни» языка – по аналогии с менингитом и колитом. Большое внимание борьбе с этим явлением (судя по результатом, безуспешной) уделялось в книге Норы Галь «Слово живое и мёртвое» (1972 год).

Вот примеры из этой книги:

«Одна школьница, выступая в радиопередаче для ребят, трижды кряду повторила:

– Мы провели большую работу.

Ей даже в голову не пришло, что можно сказать:

– Мы хорошо поработали!

Не кто-нибудь, а учительница говорит в передаче «Взрослым о детях»:

– В течение нескольких лет мы проявляем заботу об этом мальчике.

И добрым, истинно «бабушкиным» голосом произносит по радио старушка-пенсионерка:

– Большую помощь мы оказываем детской площадке...

Тоже, видно, привыкла к казенным словам. Или, может быть, ей невдомек, что для выступления по радио эта казенщина не обязательна.

Хотя в быту, надо надеяться, бабушка еще не разучилась говорить попросту:

– Мы помогаем...»

Со времени первого издания этой замечательной книги прошло уже полвека, но канцелярит вовсе не побежден. Меняются социальные устройства и поколения журналистов, но тинейджеры, хипстеры и яппи все так же пишут «находился в состоянии усталости» вместо «устал», «было принято решение» вместо «решили» или «проводился забор проб» вместо «брали пробы».

Хороший репортаж – это ни что иное, как ваш живой рассказ о каком-то заинтересовавшим вас событии. Хороший и опытный рассказчик всегда старается, чтобы его история была 1) интересной 2) связной 3) понятной слушателю 4) рассказанной живым языком.

Вот и вы, авторы репортажей, при их составлении представьте, что рассказываете историю… ну, допустим, своей маме. Конечно, вы не будете пользоваться нецензурной или жаргонной лексикой (хотя если вы общаетесь с друзьями/читателями журнала Cool или «Хулиган» - то почему бы и нет). Но ведь и канцеляритом не будете пользоваться?

Неужели при рассказе нельзя обойтись без всех этих бесконечных «на сегодняшний день», «май месяц», «состоялась» и на «текущий момент»? Пытайтесь писать нормальным языком – как будто беседуете с друзьями. Впрочем, почему «как будто»? Текст – это и есть беседа с читателем, который ничуть вас не глупее, но который и услышит лучше живой язык, чем канцелярит (и чем мат).

Важнейший компонент репортажа – «эффект присутствия», создаваемый автором у читателя. Достигается это смутное чувство с помощью передачи эмоций, запаха, звуков, чувств, которые журналист испытывал на месте и теперь через текст пытается транслировать читателю.

Вот как решает эту задачу журналистка РИА Новости Вера Костамо в своем очерке о рок-группе, созданной православными священниками. Жирным шрифтом я выделил как раз элементы, которые и призваны у читателей создавать «эффект присутствия».

«Если сесть в прославленную Венедиктом Ерофеевым электричку Москва-Петушки, около часа проехать в вагоне - среди людей в душных шубах, под четкий такт колес и непрерывное бормотание торговцев - окажешься в городе Электроугли… Вырвавшись на волю через прокуренный тамбур, попадаешь в заснеженное пространство вечернего города. Переход через пути, на котором приходится решать извечный вопрос: направо или же все-таки налево. Вопрос решается просто: справа кружком стоят таксисты. Издалека видно, как беседуют огоньки сигарет. Вот одна из них полетела, прочертив на прощанье светлую полоску в наступающей темноте - диспетчер продиктовал очередной адрес».

Формированию у читателя эффекта присутствия служат детали. Впрочем, у деталей есть еще одна функция – они могут «говорить», и тогда они превращаются в «говорящие детали».

Вот пример парочки «говорящих деталей» из моего репортажа из маленького города Лермонтова Ставропольского края, охваченного беспорядками.

«Лермонтов - маленький городок с малоэтажной застройкой сталинских времен. На домиках до сих пор тут и там попадаются вывески «Дом образцового социалистического содержания». Социалистические времена давно прошли, а с ними закончился и золотой век Лермонтова… Впрочем, сейчас город живет обычной жизнью, только на каждом углу висят объявления, расклеенные оппозицией. "Если мы не прекратим этот произвол, то уже завтра решать судьбу нашего города будете не ВЫ, а чиновники Пятигорска, Ессентуков и Кисловодска», - пугает горожан листовка, объявляющая о начале голодовки».

Факт того, что в Лермонтове тут и там висят «социалистические» таблички, прямого отношения к теме репортажа не имеет – ведь он посвящен политическим событиям в городе и голодовке его активистов. Но зато с помощью этой детали автор пытается воссоздать картину упадка, в котором живет город Лермонтов. Ну и создает у читателя искомый эффект присутствия.

«Самое главное, что должен уметь репортер, - это чувствовать деталь. Это слух репортера, - утверждает Дима Соколов-Митрич в своем мастер-классе. И тут же категорично добавляет. – Если у человека нет этого таланта, если медведь на ухо наступил - лучше выбрать другую профессию».

Причем деталь может быть не обязательно осязаемой – это не обязательно афишка на стене клуба или белая полоска в петличке демонстранта. Это может быть и некий факт, на первый взгляд, малозначимый, но создающий у читателя определенное настроение.

Соколов-Митрич по этому поводу говорит: «Иногда можно побывать на месте и даже не понять, что происходит. И даже не разобраться, кто прав, кто виноват. При одном условии - вы успели увидеть событие на уровне детали. У вас появилось чувство уверенности, что этого добра достаточно. Когда Вы начинаете писать, из деталей, как из пазлов, складывается не только текст, но и суть события. И сложиться она может, как и любой пазл, единственно правильным образом. Потому что деталь - это мысль репортажа и его рифма. Стихотворение осмысляется помимо смысла. С репортажем бывает та же фигня. У него вообще с поэтическим текстом больше общего, нежели с прозаическим. У них есть главное сходство - теснота. А в ней на первый план выступает ритм и дыхание. И дышит репортаж именно деталью. Главное ее свойство - мотивированность. Немотивированная деталь - это мертвая деталь. Но не надо путать «мотивированность» со «смысловой нагрузкой». Слишком осмысленная деталь - это тоже мертвая деталь. Мотивированной может быть и совершенно бессмысленная, на первый взгляд, деталь».

Соколов-Митрич в своем интернетовском мастер-классе приводит такой пример. «В репортаже Оли Тимофеевой про мусор, который выйдет в следующем номере "РР", все люди, занимающиеся отходами - чистюли и педанты (деталь). Потому что бизнес на мусоре промывает мозги и очищает душу (мотивация). В моем репортаже о трагедии "Курска" есть такой эпизод. Родственники погибших подводников, которых везут в гарнизон Видяево, разговаривая друг с другом, смеются - и совсем не похожи на родственников погибших (деталь). Чуть ниже психолог объясняет, что означает этот смех. Он означает, что этим людям очень плохо, хуже некуда. Просто свое они уже вырыдали и началась реакция замещения - таков человеческий организм (мотивация). Эти несколько секунд между смехом и словами психолога читатель в ужасе, он эмоционально ранен - а значит деталь сработала».

Напоследок – еще парочка советов. Во-первых, не стоит злоупотреблять слишком длинными предложениями – их тяжело читать. Если только конструкцией «а ля Лев Толстой» вы не хотите добиться какого-то художественного эффекта – например, показать читателю, что описываемые события длились долго и нудно – их лучше разбить на более мелкие. Некоторые теоретики даже вводят правило двух запятых – в предложении не должно быть больше двух запятых. Слишком затянутое предложение безболезненно можно «расчленить» на более короткие.

Еще одно правило, шуточное, ввел все тот же неутомимый Дмитрий Соколов-Митрич. Дело в том, что в последние годы стало вполне допустимым на страницах печатной прессы употребление непечатной лексики – мата, по-русски говоря. Если вы считаете для себя использование мата вполне допустимым, то и тут важно не переборщить. Соколов-Митрич сформулировал это как «правило одного мата» - если таковой в тексте употребляется один раз, то это придает тексту остроту. Если больше – то «соленая» лексика превращается в банальную ругань и пошлость.

Контрольные вопросы

1) Что такое канцелярит? Попытайтесь сформулировать его признаки. Найдите и выучите признаки канцелярита в учебной литературе по русскому языку

Практические задания

1) Возьмите любой репортаж. Найдите в нем «говорящие детали» и прочие методы, которыми автор добивается эффекта присутствия.

12. Общение с жертвами ЧП и как самому не стать жертвой

В своей работе репортеру часто приходится оказываться на месте крупных трагедий (а мелкие журналистов не очень-то интересуют) – авиакатастроф, терактов, стихийных бедствий, и прочее, прочее. Работа журналиста в таких местах имеет свои сложности, которые, наверное, очевидны, но все-таки стоит остановиться на них подробнее.

Не буду сейчас много говорить о соблюдении элементарных мер собственной безопасности – это могло бы стать темой отдельной методички. Достаточно сказать, что у компании BBC, например, есть курсы безопасности журналистов, которые должны пройти все сотрудники телекомпании. Причем эти курсы не разовые – журналист должен проходить их раз в три года, чтобы не растерять навыки. Журналистам многих СМИ, отправляющимся в горячие точки или на акции протеста, даже выдаются бронежилеты.

Или, например, такая большая проблема, как теракты – известно, что террористы зачастую используют метод «двойного взрыва». Это когда через определенный момент после первого взрыва, например, тротила, сообщники смертника приводят в действие второе устройство – на этот раз в давке паникующих мирных жителей или рядом с группой прибывших на место трагедии чиновников и силовиков. Причем второй взрыв зачастую оказывается более разрушительным, чем первый.

Например, автор этих строк сам чуть было не попал в такую ситуацию – осенью 2009 года после подрыва поезда «Невский экспресс» в Тверской области, когда на месте работали крупные чины из РЖД, МЧС и прокуратуры (а также многочисленные рядовые сотрудники), прогремел второй взрыв. По счастливой случайности, никто не пострадал.

Подобная схема должна была быть применена и во время взрывов в московском метро 29 марта 2010 года – в какой-то момент террористке пришлось изменить свои планы и уехать со станции «Парк культуры» на Лубянку.

В общем, нетрудно представить, что жертвой «второго взрыва» может стать и журналист, поспешивший на место теракта для работы. Как не попасть в такую ситуацию? Пожалуй, я адресую читателя к специальной литературе, иначе бы мне пришлось переписать весь спецкурс BBC.

Благо, что в таких ситуациях хватает и других проблем, о которых я бы сейчас и хотел немного поговорить. Это, прежде всего, проблемы психологические. Во-первых, журналисту приходится общаться с жертвами трагедии – выжившими в катастрофе ее непосредственными участниками (зачастую получившими травмы), родственниками погибших, которых обычно тоже относят к жертвам терактом (они понесли моральный и психологический вред, хотя сами на месте теракта не были и физических травм не получили).

Тяжело общаться и со спасателями и врачами – эти люди, перед профессионализмом и святостью которых я, конечно, снимаю шляпу – зачастую считают журналистов некомпетентными и малополезными существами, которые только мешаются под ногами, не понимая всех масштабов трагедии. Кроме того, спасатели и врачи ведь тоже люди – они могут быть уставшими, подверженными эмоциям и т. д.

Еще одно немаловажное обстоятельство – журналист ведь и сам видит последствия трагедии: трупы, разрушения, кровь и слезы. В конце концов, он и сам начинает задумываться, что мог бы оказаться на месте жертв: сесть не в тот самолет или не в тот поезд. В общем, понятно, что впечатлительным особам среди работающих в «горячих точках» журналистов не место. Но и человек с устойчивой психикой, понятное дело, не железный.

Подробнее остановимся на теме общения с жертвами ЧП и их родственниками. С одной стороны, лучше было бы, наверное, вовсе не приставать к этим людям с расспросами. Этих людей понять можно – они пережили страшную трагедию, а тут досужие журналисты (которые зачастую даже не пытаются изобразить, что тоже расстроены) пристают с расспросами.

С другой – «человеческое» лицо, «человеческое» измерение любой трагедии - это как раз то, чего больше всего ждет читатель и телезритель. Это то, без чего любая трагедия остается статистикой. Одно дело услышать, что жертвами взрыва стали 10 человек. И другое – увидеть лица этих людей и услышать их истории, понять, что они оказались на месте трагедии случайно, просто направляясь по своим повседневным делам.

Кроме того, многие жертвы трагедии наоборот, хотят выговориться, выплеснуть свои эмоции.

К тому же от внимания журналистов к жертвам трагедии может быть и практический смысл - их узнает кто-то из родственников и захочет помочь, да и просто обычный читатель, увидев, что за трагедией стоит конкретный человек, может захотеть сделать для него какое-то маленькое доброе дело. Когда сухая статистика по лесным пожарам была «раскрашена» человеческими историями - сразу появились люди, готовые помочь конкретной семье, а коллектив РИА Новости собрал 35 тысяч рублей на покупку пожарных шлангов для жителей рязанской деревни Криуши, самостоятельно боровшейся с огнем.

Бывает и такое, что людям в глубине души приятно внимание СМИ - судьбой маленького человека СМИ интересуются редко, а о своих «15 минутах славы» втайне мечтают многие.

Но прогнозировать реакцию человека, попавшего в беду, всегда сложно. Более того, она может меняться в течение одной минуты. Например, когда после взрывов в московском метро я приехал в 1-ую городскую больницу Москвы, я тоже столкнулся с негативным настроем родственников жертвы. Среди жертв теракта оказалась оказалась 30-летняя Марина. История ее такая: она ехала на «Парк культуры», чтобы навестить своего ребенка, находящегося в больнице. Вообще можно сказать, что этой семье крайне не везет – у них двое детей, один ребенок тяжело болен, второй, слава богу, здоров. Но теперь их мать серьезно пострадала – она потеряла один глаз и обе ноги до колен.

В больницу приехал муж Марины, родители мужа и отец самой Марины. Настрой их был понятен. При этом настрой отца Марины за одну минуту прошел впечатляющую эволюцию, в которой, кстати, как в капле воды отразился вообще отношение общества к журналистам (и читатели этого пособия, если будут работать в прессе, с таким настроем будут сталкиваться постоянно).

На входе в больницу были приняты повышенные меры контроля (как раз чтобы оградить пострадавших от общения с прессой, к чему я, кстати, отношусь с пониманием). Внутрь больницы пускали только тех, кто мог документально подтвердить свое родство – например, с помощью паспорта. Поэтому мужа Марины, который носит одинаковую с ней фамилию, в палаты пустили беспрепятственно. А ее отца – нет. Он стал тут же кричать нам, журналистам: «снимайте, как меня, родного отца, не пускают к дочери! Почему вы не снимаете?!» То есть в этот момент пресса ему была нужна. Охранник, не желая скандала, разрешил ему войти. Мужчина бросился в гардероб, чтобы снять верхнюю одежду, а мы стали приставать к нему с вопросами – к кому он идет, куда его дочь ехала в момент теракта и в каком она состоянии. Нам нужны были какие-то подробности. Но отношение мужчины к журналистам сменилось уже на резко противоположное (еще раз подчеркну – я прекрасно понимаю его вспыльчивость и настрой). Он грубо оборвал наши вопросы, попросил «отстать от него» и пошел к дочери.

Оставшиеся в вестибюле свекор и свекровь пострадавшей тоже не были настроены общаться. Конечно, стоило бы вовсе от них отстать, но в тот момент рядом больше не было никаких нужных нам людей, а дедлайн неумолимо приближался. Со словами моего фотографа «ненавижу такую работу» и «я не умею это делать» мы все-таки подошли к ним, тысячу раз извинились, принесли свои соболезнования и подчеркнули, что люди хотят знать подробности теракта. В общем, какие-то подробности нам удалось «вытянуть» из людей, особенно благодаря тому, что свекор Марины был возмущен тем, что даже бинты и воду им пришлось покупать за свой счет – больница этим пострадавшую снабдить не смогла.

Когда свекор еще раз попросил оставить их, я просто сел в сторонке и послушал, о чем они переговариваются со свекровью. Можно спорить о том, насколько это вообще корректно – оставляю это на суд читателей – но тем не менее.

Довольно часто я прибегаю к методу молчаливого присутствия – просто нахожусь рядом на похоронах убитых в теракте во Владикавказе или на похоронах шахтеров, погибших при взрыве метана в шахтах в городе Белово. Честно говоря, я тоже не очень большой любитель приставать с расспросами к убитым горем жертвам терактов. Поэтому я просто подслушиваю, о чем они говорят, успокаивая свою совесть тем, что суть работы репортера в том, чтобы оказаться там, где читатель его статьи оказаться не может.

Кстати, надо учесть и такой момент – неоднократно мои читатели, герои статей или студенты, с которыми я обсуждал методы работы журналистов, обвиняли меня в нарушении «privacy». Ведь я не предупреждал героев своих публикаций, что я журналист и могу использовать их слова. Честно говоря, я с такой оценкой не согласен, но она, тем не менее, весьма распространена. Такая проблема есть и каждый журналист должен ее решать в меру рамок своей совести.

А пока отмечу, что есть пресса, для сотрудников которой мои переживания по поводу «приставать/не приставать» к жертвам терактов показались бы детским лепетом или непрофессионализмом. Речь, прежде всего, о лучших образцах желтой прессы – таких, как газета «Твой день» и ее сайт life.ru, «Комсомольская правда» и «Московский комсомолец». Я пишу «лучшие образцы», потому что, несмотря на распространенное скептическое отношение к желтой прессе (я разделяю его и сам и эти газеты не читаю) действительно считаю эти газеты и их сотрудников профессионалами высокого класса. В том месте, где мы перепирались с охранником или пытались разговорить отца Марины, сотрудники газеты «Твой день» попросту подкупили бы охранника (такие случаи бывали) или проникли бы в больничные палаты под видом санитаров или родственников больных, попавших сюда не в результате взрывов, а каких-то других, более «мирных» происшествий.

Это их папарацци подгоняли машину для развешивания рекламных перетяжек к окнам одной поп-звезды, чтобы сделать эксклюзивные снимки. Это они подкупили «вертухая» краснокаменской колонии №10, чтобы получить любительские кадры Ходорковского в камере (в этот же день респектабельные «Коммерсантъ» и «Ведомости» были вынуждены поставить на свои первые полосы фотографии наглухо закрытых ворот колонии).

Еще раз оговорюсь – можно дискутировать о этичности тех или иных методов, но я снимаю шляпу перед находчивостью, смелостью иных «желтых» репортеров и, главное, результативности их работы.

***

Американская исследовательская группа Дарт-центр (Университет Вашингтона в Сиэтле) сформулировала несколько правил, которых стоит придерживаться в общении с жертвами катастроф и терактов (цитирую по книге Игоря Фесуненко «Глубина резкости»):

1) всегда относитесь к жертвам с достоинством и уважением - так же, как вы бы хотели, чтобы с вами обращались в подобной ситуации (не приведи Господь, конечно). Журналисты всегда ищут возможность поговорить с уцелевшими жертвами, но делать это нужно очень деликатно, зная, как и когда завершить разговор;

2) четко представьтесь, поясните свои цели («я готовлю материал о жизни Марии»). Не удивляйтесь, если реакция на вашу просьбу будет резкой. Однако вы не должны отвечать резкостью на резкость... От себя добавлю: оставьте ваш телефон или визитку - человек вполне может передумать или обстоятельства измениться;

3) вы можете сказать, что очень сочувствуете постигшему их горю, но никогда не говорите «я понимаю» или «я знаю, что вы чувствуете». Не удивляйтесь, особенно при освещении актов политического насилия, если ваш собеседник в ответ на извинения заявит: «сожалений здесь недостаточно». Оставайтесь вежливыми;

4) не ошеломляйте вначале наиболее трудными вопросами. Начните интервью с вопросов типа: «Можете ли вы рассказать мне о жизни Марии?» или «А чем Мария любила заниматься?». Затем слушайте. Самая грубая ошибка репортера - когда он сам слишком много говорит;

5) будьте осторожны, когда берете интервью родственников кого-либо, находящегося в списке пропавших. Постарайтесь объяснить, что вы хотите описать их жизнь до исчезновения, а не готовите некролог. Родственникам также стоит оставить свои контакты - пропавший, например, может появиться.

Также Дарт-центр советует избегать ненужных и кровавых подробностей в описании трагедий. Пример - взрыв мадридского поезда в 2004 году, когда многие репортеры решили не сообщать, что фрагментами тел было усеяно все железнодорожное полотно. Порой подобного рода детали необходимы. Иногда - нет. Спросите себя самого, уместны ли такие изображения или же они могут причинить вред вашей аудитории... Не забывайте, что освещение вами трагических событий окажет воздействие на ваших читателей. Помните, что тональность вашего репортажа может повлиять на восприятие события обществом

Дарт-центр также советует сконцентрироваться на позитиве - рассказывая о жизни погибшего, говорить о том, как он преодолевал какие-то жизненные трудности. А рассказывая, к примеру, о теракте или стихийном бедствии - надо говорить о работе спасателей, о том, как простые люди помогают жертвам и как ваши телезрители/читатели могут поучаствовать в этом.

Дмитрий Соколов-Митрич в своем блоге дает еще такие советы.

1) Перед общением с такими людьми надо обязательно забыть, что ты журналист. И вести себя с точностью до наоборот тому, чего люди ожидают в этот момент от журналиста.

2) Они ждут, что ты сейчас набросишься на них с вопросами - не начинай разговора вообще. Если есть время и возможность, можно просто побыть рядом с ними час, два, день. Психологически легализоваться. Наблюдать. Когда я делал репортаж из Видяево, где в тот момент находились родственники погибших подводников «Курска», я первые сутки вообще ни с кем не общался. Просто жил с этими людьми на одном корабле, ходил вместе обедать, смотрел рядом телевизор. На второй день они стали сами подходить и выговариваться.

3) Чаще всего, конечно, никакого времени нет и надо говорить или сейчас, или никогда. Но и тут главное - не скрывая того, что ты журналист, не быть журналистом. Никакой профессиональной агрессии. Начинать разговор лучше со второстепенных вопросов. А еще лучше - узнать заранее, какая у человека на данный момент может быть заинтересованность, и начать с нее. Чаще всего люди в таком положении хотят добиться справедливости, и надо сделать так, чтобы в тебе они увидели человека, который может им в этом помочь.

4) Желательно приходить к этим людям не одному, а с теми, кто у них вызывает доверие - друзьями, родственниками, благодетелями. Для этого на местности надо сначала общаться с их ближним кругом, а не сразу ломиться в гости. Это полезно еще и потому, что такая «разведка» подскажет многие вопросы и правильные способы их задать.

5) Если Вы с фотографом, надо убедить фотографа не снимать сходу, а подождать, пока человек Вас «освоит». Опытные фотографы это и сами прекрасно понимают.

6) Самый глупый вопрос, который можно задать человеку в такой ситуации: «Что вы сейчас чувствуете?» Спрашивать об этом не надо, это надо почувствовать самому.

***

Конечно, и сами журналисты становятся психологическими жертвами трагедий. Я хорошо помню, например, как одна моя коллега по работе в информационном агентстве звонила в Иркутск, чтобы выяснить подробности авиакатастрофы. После каждого звонка она опускала голову на руки и несколько минут рыдала.

Известный (и один из лучших в стране) репортер Валерий Панюшкин во время своей работы в газете «Коммерсантъ» довольно долго специализировался на репортажах с похорон – жертв катастроф, известных людей или убитых в разборках авторитетов. Один из создателей «Ъ» и его бессменный руководитель Андрей Васильев в интервью, которое я взял у него для сайта Regnum, потом вспоминал: «Это была такая работа у Панюшкина – бывать на похоронах. Он ходил на похороны, писал статью, а еще через пару дней снова ходил на похороны. Или даже летал в другие города. Как он не сошел с ума от такой работы – не знаю».

Мир, к сожалению, полон трагедий. Но если обычный человек сталкивается с ними, к счастью, достаточно редко (если только этот человек не становится свидетелем войны или природного катаклизма), то журналист (равно как врач, спасатель, полицейский) - постоянно. В силу специфики нашей работы мы знакомимся с родственниками погибших в ЧП, узнаем подробности жизни жертв. И начинаем им сопереживать. Нам начинает казаться, что мир состоит из одних убийств, терактов, катастроф. Мы начинаем близко к сердцу принимать каждую трагедию, не вполне понимая, что на самом деле, будь мы обычным человеком, об этой трагедии мы бы услышали только краем уха. А ведь моральных сил у нас ровно столько, сколько у пресловутого обычного человека. Упомянутый мной американский Дарт-центр дает советы журналистам и насчет того, как самим не получить психологическую травму - знать пределы своих возможностей, делать перерывы, найти слушателя, заняться хобби или спортом.

В каких-то случаях незазорно будет и самому обратиться к психологу. Тем более что на месте больших катастроф в штабах всегда присутствуют психологи МЧС и «Медицины катастроф» Мнздрава, и поговорить с ними не в качестве журналиста, а в качестве жертвы вполне возможно.

Опять-таки после особо тяжелых заданий нужно просто отдохнуть – сходить в кино на комедию или на КВН, встретиться с друзьями. После работы на Гаити после землетрясения съемочные группы нескольких российских каналов, которые там работали, поехали несколько дней отдохнуть на соседнюю Доминикану – популярный курорт. Они мне так и объяснили: «это обычная практика – наше руководство дает нам несколько дней отдыха за счет редакции. Это нормально». Предлагал мне там отдохнуть и мой непосредственный начальник, все тот же Дима Соколов-Митрич. «Дня три будет нормально. Даже если ты не чувствуешь усталости, все равно лучше отдохнуть – усталость может проявить себя позже».

К сожалению, я не воспользовался его советом – у меня кончались деньги, да и просто хотелось вернуться самолетом МЧС – есть своя романтика в том, чтобы возвращаться грузовым самолетом ИЛ-76, 15 часов спать в спальнике на холодной рампе, делая остановки на дозаправку в Канаде и Исландии. А законные несколько дней отдыха я получил уже на родине, в снегах Подмосковья.

Контрольные вопросы

1) Какие правила общения с жертвами терактов вы запомнили?

Практические задания

1) Как бы вы сформулировали правила общения с пострадавшими в терактах? Предложите свое правило.

13. Отношения с героями репортажа и две заповеди репортера по этому поводу

«Когда я заканчиваю интервью, у меня нет-нет да мелькнет мысль: а хорошо бы, пока материал еще не вышел, мой герой попал под автобус. А уж встречаться с ними после публикации мне точно не хочется», - признался как-то главный редактор журнала «New Yorker» Дэвид Рэмник.

Действительно, возмущение героев репортажа, которые начинают звонить в редакцию (а иногда и начальникам журналиста – с требованием наказать автора) - привычное дело. Самое интересное, что для такого эффекта вовсе не обязательно написать разоблачительную статью или пасквиль. Достаточно объективного, взвешенного материала, в котором герой выглядит не ангелом, а просто живым человеком из крови и плоти, со своими достоинствами и недостатками.

Более того, именно присутствие в статье какой-то легкой иронии в адрес героя делает его образ более правдоподобным, объемным, выпуклым. Но наши люди, видимо, слишком привыкли к тому, что положительный очерк - это всегда пафос и высокий штиль.

Например, однажды я писал репортаж о работе наших спасателей из МЧС и врачей из отряда «Медицина катастроф» по ликвидации последствий землетрясений на Гаити. На мой взгляд, это почти святые люди, готовые вытаскивать людей из-под завалов и лечить в любую погоду и в любых условиях.

Вот что я написал в этой статье, например, про ночные дежурства - спасатели по очереди охраняли лагерь от мародеров:

«Дежурства проходят более-менее спокойно и даже с небольшой дозой алкоголя для храбрости, как будто это и не дежурство, а просто затянувшаяся до утра вечеринка».

А вот слова покорившей мое сердце 50-летней медсестры тети Гали - по виду обычной советской тетечки, у которой, однако, за плечами «две Чечни», «Южная Осетия» и бесчисленное количество вооруженных столкновений, землетрясений, ураганов и цунами во всех уголках мира:

«В Индонезии нас поставили на каком-то поле, где паслись коровы, — вспоминает медсестра Галина. — Только госпиталь установили — прошел ливень. Госпиталь, правда, не утонул, только модули поплыли — как мы шутим, гондонный флот не тонет. Зато поле превратилось в болото, по которому плавало коровье дерьмо. Запах специфический. И так две недели. А менять место нельзя, отцы-командиры сказали: «Стоим здесь» — значит, здесь. А еще показали гору, на которой развевался какой-то флаг, и сказали: «Туда не ходите, там повстанцы». А вообще, конечно, надоело бомжевать. Вернусь — уволюсь на хер из нашей «катастрофы медицины». Про Галю говорят, что она каждый раз грозится уволиться. Но, конечно, не увольняется».

Вот как я описываю наш отъезд из столицы Гаити:

« — Ну что, монетку будем бросать? — спросила медсестра.

— Нахер-нахер. Чтоб я захотел сюда вернуться? Разве что Родина пошлет, — возразил кто-то из ее братьев — медбратьев.

— А посылают нас почему-то именно в такие места.

На аэродроме проклятого Порт-о-Пренса мы несколько часов ждали погрузки. Была тропическая ночь, где-то над нами висели развернутые в непривычную сторону луна и созвездия. Мы разглядывали их, разложив свои спальники на каких-то обнаруженных на задворках аэропорта фанерках.

— Жестковато, — с привычной интонацией капризной курортницы проворчала Галина. — А помните, в Шри-Ланке в аэропорту на травке лежали?

Американский караульный смотрел на нас не то с презрением, не то с завистью. Тропический ветерок обдувал запахом мочи из аэропортового сортира, лишившегося после землетрясения канализации. Где-то рядом со мной валялись лучшие люди далекой родной страны».

Трудно судить, насколько мастерски у меня получилось показать, что врачи и спасатели - это обычные, в общем-то, люди, которые делают необычные, за гранью человеческих возможностей дела. Вот этот упомянутый мной «тон капризной курортницы» - это ведь просто шутка, фразочка, которая должна контранстировать с нечеловескими условиями, в которых работают эти врачи - они только что закончили совершать подвиг и комично капризничают, около разбомбленного туалета ожидая погрузки в самолет.

И что вы думаете, врачи мой стиль, мою симпатию пополам с иронией оценили? Редакцию буквально завалили письмами и они, и их возмущенные знакомые.

«Очень сожалеем, что для освещения деятельности российских медиков в Гаити, их человеческих и профессиональных качеств Вам понадобились вульгарный слог и сомнительные журналистские приемы», - написано в пришедшем в редакцию письме за подписью «Коллектив Полевого многопрофильного госпиталя ВЦМК «Защита»». «Ваш репортер пронаблюдал не системную работу профессионалов, а какую-то безликую деятельность бомжеватых особей. Его поверхностный взгляд не увидел профессиональную деятельность людей, которые честно выполняли свою работу в весьма непростых условиях», - возмущается в другом письме некто Александр, представившйся знакомым врачей из МЧС. «Мы очередной раз наступили на одни и те же грабли, допустив ближе к себе журналиста, и получили пощечину, - написала мне еще одна медсестра, Светлана, - Какое приятное знакомство, и какое ужасное последствие этого знакомства!»

К сожалению, дружбы с этими людьми, которые очень и очень мне понравились, у меня не сложилось. Второй раз в свою экспедицию они меня вряд ли возьмут. И такая ситуация в работе репортера, да и журналиста вообще, увы, складывается постоянно. Писать ли о герое так, чтобы понравилось читателю, или так, чтобы понравилось герою? Изложить ли все факты, что у меня есть, или источник обидится? Отвечать на эти вопросы журналисту приходится постоянно. И каждый отвечает на них так, как позволяет ему совесть (ну и трезвый расчет по поводу того, насколько источник ценный - возможно, стоит пойти на компромисс с совестью, но зато сохранить отношения с источником, который в перспективе расскажет еще немало интересного).

Да, я что-то такое подслушал. Должен ли я был это публиковать? С точки зрения героев репортажа - нет. С моей точки зрения - да. Иначе бы репортаж не сложился.

Дмитрий Соколов-Митрич, под руководством которого я проработал несколько лет в «Русском репортере», по этому поводу любит вспоминать книжку «Незнайка и его друзья», а именно вот этот фрагмент.

«К утру он развесил эти портреты на стенах и сделал под ними надписи, так что получилась целая выставка. Первый проснулся доктор Пилюлькин. Он увидел на стене портреты и стал смеяться. Они ему так понравились, что он даже нацепил на нос пенсне и стал рассматривать портреты очень внимательно. Он подходил к каждому портрету и долго смеялся.

– Молодец, Незнайка! - говорил доктор Пилюлькин. - Никогда в жизни я так не смеялся!

Наконец он остановился возле своего портрета и строго спросил: - А это кто? Неужели это я? Нет, это не я. Это очень плохой портрет. Ты лучше сними его. - Зачем снимать? Пусть повисит, - ответил Незнайка.

Доктор Пилюлькин обиделся и сказал: – Ты, Незнайка, видно, больной. У тебя что-то с глазами случилось. Когда это ты видел, чтобы у меня вместо носа был градусник? Придется тебе на ночь касторки дать.

Незнайка очень не любил касторку. Он испугался и говорит: - Нет-нет! Теперь я сам вижу, что портрет плохой.

Он поскорей снял со стены портрет Пилюлькина и порвал его. Вслед за Пилюлькиным проснулся охотник Пулька. И ему портреты понравились. Он чуть не лопнул со смеху, глядя на них. А потом он увидел свой портрет, и настроение у него сразу испортилось.

– Это плохой портрет, - сказал он. - Не похож на меня. Ты сними его, а то я не буду тебя с собой на охоту брать. Пришлось Незнайке и охотника Пульку со стены снять.

Так было со всеми. Всем нравились портреты других, а свои не нравились».

Точно так же, говаривал Соколов-Митрич, и репортеры. Напишешь про хорошего человека и все скажут: «Какой хороший человек!» А сами эти «хорошие люди» возмущаются.

«Что бы ты ни написал про хорошего человека, твой текст ему никогда не понравится. Потому что хорошему человеку видней, каким именно образом он хорош. Кроме того, у хорошего человека всегда есть интересы, нацеленные - разумеется! - на спасение человечества от множественных проникающих недугов, и такой текст может этим интересам навредить», - написал как-то сам Митрич в своей колонке. Я и сам был свидетелем, как Митричу приходилось прятаться от героев его публикаций (не под столом, конечно, а просто игнорируя их звонки на телефон). «Первые два дня возмущаются, на третий – остынут, послушают положительную реакцию своих знакомых, и приходят к выводу, что все не так плохо», - делился опытом Дима.

Мы, настоящие журналисты, конечно, далеки от того, чтобы, подобно Незнайке, пририсовывать доктору Пилюлькину вместо носа градусник, а Знайке «неизвестно для чего» - ослиные уши. Разве что в фельетонах. Нет, мы всегда пишем правду, и ничего, кроме правды. Но смысл приведенного фрагмента понятен: всем нравится, как ты написал о других, и не нравится – как о них, пусть ты трижды старался писать объективно.

Ровно так получилось с врачами МЧС на Гаити – они не обратили внимание, какими героическими людьми я их изобразил, но зато им глаза резали некоторые не очень важные детали, на которые обычные читатели и не обратили бы внимания (но которые нужны, для того чтобы читатель понял, что перед ними не святые, а живые люди, которые тоже могут выпить и сматериться - и от этого круче их подвиг, ведь одно дело когда подвиг совершают супермэны и другое - когда подвиг совершают такие же люди, как мы).

Так что Первая заповедь автора репортажа – не пытайтесь угодить своим героям. Получится что-то одно – или хороший репортаж, или довольные герои (а вместо репортажа в этом случае выйдет или пресс-релиз, или «заказуха», которые пишутся не для читателя, а для довольного заказчика).

И Вторая заповедь репортера - не влюбляйтесь в героев своих репортажей. Поверив, что перед вами святые, самые-самые лучшие люди, вы перестанете подмечать вот эти вот самые ценные словечки, сказанные «тоном капризной курортницы», а подметив - не захотите их публиковать, дабы не омрачить их светлый образ.

Почитаем фрагмент опубликованного в том же «Русском репортере» репортажа замечательной журналистки Анны Рудницкой о буднях российских прокуроров. Перед нами как раз прокурор, в которого можно влюбиться, сказав себе что-нибудь вроде: «надо же, оказывается, и прокуроры бывают нормальными людьми!"

«Олег Алексеевич, хоть и всю жизнь в погонах — сначала в милиции, потом в прокуратуре,— оказался человеком почти романтичным. Летал в своем Торопце на дельталете, рассказывал, что с высоты земля кажется местом куда симпатичнее, чем собственно с земли... Еще много рассказывал про гибель сельского хозяйства и про то, что когда путешествовал на машине по Белоруссии и видел засеянные поля, то специально останавливался — полюбоваться и подышать.

— И вот выступаю я обвинителем в нашем районном суде — пацан телефон, кажется, украл. А у него на ботинках дырки. Из деревни пацан, где работы никакой. Я смотрю на него и думаю: а что ему, собственно, остается, кроме воровства? Мы с заместителем моим поспорили из-за этого. Он говорит: кто не пьет, тот работу найдет и себя прокормит. Но он в городе вырос, откуда ему знать?»

Впрочем, Анна Рудницкая решила в своего героя не влюбляться, а покопаться: так ли он хорош?

«Я съездила на родину прокурора Александрова в город Торопец, где его, по его же собственному выражению, «каждая собака знает». Город как город: красивое озеро, древнее городище, вечно взлетающий памятник-самолет и душераздирающе ветхие дома. Один из немногих признаков позитива — двухэтажный особняк из красного кирпича рядом с прокуратурой. «Чей-чей… Александрова!» — выдали с потрохами романтичного прокурора местные жители».

Кстати, многие журналисты даже считают, что материал тогда и удался, когда по поводу статьи звучат диаметральные точки зрения – кто-то хвалит, кто-то (пусть даже герои) ругает. В конце концов, если обсуждают – значит, есть что обсуждать. Гораздо чаще бывает, что репортаж не понравился вообще никому. И никого не зацепил. Вот это хуже всего.

Ну а чтобы всем нравиться – такого, пожалуй, еще никому не удавалось. Даже авторам такого же прекрасного образца репортажей, как «Евангелия».

Контрольные вопросы

1) Где, по вашему мнению, проходит грань между деталями, которые можно опубликовать, даже если они вредят или не нравятся героям репортажа, и деталями, которые можно из материала удалить без ущерба для его качества?

Практические задания

1) Прочитайте статью автора «Врачи прилетели». С кем из сторон вы согласны - с врачами или с автором?

Врачи прилетели

Катастрофа на Гаити глазами наших медиков

(«Русский репортёр», 3 февраля 2010, №4 (132))

Российские врачи МЧС и Всероссийского центра медицины катастроф — это такие бэтмены, которые летают по всему свету и спасают людей. Грязные и уставшие, они, подобно доктору Айболиту, приходят на помощь всем нуждающимся в любой точке земного шара. Они не всегда такие же добрые, но зато с мифическими персонажами их роднит еще одно качество: это настоящие фанаты своего дела. И даже, пожалуй, фанатики. Корреспондент «РР» смертельно устал от Гаити гораздо быстрее, чем они

Дмитрий Виноградов

— Оружие не выдаем, — инструктирует нас спасатель. — Потому что у нас его нету. Если что — кричите. Это привлечет нас и отпугнет их.

Русский лагерь разбит на окраине Порт-о-Пренса, в относительно престижном пригороде. Здесь меньше людей и поэтому спокойнее, чем в «даунтауне» или таком одиозном местечке, как Cité Soleil, где и до землетрясения богачом считался тот, у кого жилище не из бумаги, а из фанеры. Для дислокации госпиталя выбрана бывшая Академия государственного права (не совсем понятно, куда потом исчезают все эти академики, с учетом того, что государства в Гаити как такового нет). Здесь относительно зеленая территория, одноэтажные корпуса, в которых мы не рискуем спать из-за опасения новых подземных толчков, не используемый лет двадцать бассейн, баскетбольные корзины, а главное — высокий забор, который дает нам чувство относительной безопасности. В некоторых местах забор совсем обвалился, теперь там колючая проволока. По территории бродят петухи и одинокий грустный бык. Бодать ему некого.

Дежурства проходят более-менее спокойно и даже с небольшой дозой алкоголя для храбрости, как будто это и не дежурство, а просто затянувшаяся до утра вечеринка. Время от времени откуда-то из темноты выныривают подозрительные рожи с помповыми ружьями или винтовками. Мы успокаиваем себя, что это, мол, охрана академии.

— Problems? — спрашивает невидимый в тропической ночи негр. В темноте светятся только грязно-белая рубашка и помповое ружье с обгрызенным ногтем на курке. Кажется, наша главная проблема — это как раз охранник. Но мы говорим «ноу», и он ныряет обратно куда-то в свой вудуистский ад.

Развалины Порт-о-Пренса

Вот оно, настоящее Гаити… Бродят тощие коровы, как в Индии. Тощие, как в Африке, негры штурмуют местные маршрутки — тап-тапы. Это пикапы с открытым кузовом, больше похожие на фермерскую машину для перевозки скота: климат позволяет, да и пассажиров, когда нет стен, можно набить побольше. Тап-тапы разрисованы наивной и яркой живописью — изображениями Иисуса Христа, Девы Марии и Барака Обамы, тех, с кем рядовой гаитянин связывает надежду на чудо и улучшение своей горемычной судьбы.

Сажусь в один из тап-тапов, на правах белого занимаю «блатное» место рядом с водителем. Правда, оно и стоит дороже — два американских доллара. Центральная улица Порт-о-Пренса — два ряда развалин с кучами гниющего мусора, над которыми красуются издевательски яркие рекламы какого-то «Супербанка». По мусору целый день бродят толпы местных, они что-то продают и куда-то спешат по каким-то будто бы существующим делам. Хотя какие могут быть дела у безработных, кроме того чтобы поскорее занять очередь за гуманитарной помощью?

Сегодня главная улица перекрыта американцами: перед их посольством (оно стоит в самом центре города, на том почетном месте, которое в центре российских городов обычно занимает местная администрация) скопилось слишком много гаитян, молящих об убежище. Тап-тап съезжает с главной улицы в сторону, на пыльную грунтовку, вдоль которой раскинуты огромные лагеря из линялых, рваных, грязных палаток. Одна палатка — одна семья. Одна семья — десять детей. А дети везде дети: они носятся по лагерю, тратя свое счастливое детство на игры со сдувшимся шариком и осколками какой-то посуды.

— Эти люди остались без жилья после землетрясения? — спрашиваю я у водителя.

— Нет, они всегда здесь жили, — смеется тот. Сам он живет в нормальном доме, и это дает ему право на пелевинский «вау-эффект».

С черепашьей скоростью маршрутка приближается к относительно благополучному даунтауну. Вернее, бывшему благополучным до землетрясения. Этот район пострадал больше всего: в бедных просто нечему было рушиться. Даунтаун же в одночасье превратился в огромное братское кладбище. Оказалось, что бетон, из которого строили двухэтажные дома для местных ипотечников, никуда не годился: спасатели потом ломали его обыкновенными кувалдами.

Гаити в одну минуту лишилось своего среднего класса, который является основой любого общества, даже такого условного, как гаитянское. Сейчас Порт-о-Пренс окутывает тошнотворный запах гниющих тел: живых из-под завалов худо-бедно вытащили и развезли по госпиталям, трупы же извлекать практически некому.

Но прохожие на трупы внимания не обращают, их больше занимают сами завалы: там можно поживиться чем-нибудь интересным. Кажется, сюда собрались все 400 тысяч обитателей трущоб проклятого Cité Soleil — землетрясение дало им шанс прибарахлиться и позлорадствовать над своими некогда более удачливыми соотечественниками, погребенными под развалинами.

Вот один из оборванцев тащит чудом уцелевший унитаз. У него-то самого дома ни водопровода, ни канализации отродясь не было, но толчок можно кому-нибудь загнать или поменять на еду. Однако этим амбициозным планам сбыться не суждено: сзади к мародеру подбегают еще двое. Один тянет добычу на себя, второй бьет ее хозяина палкой по спине, тот падает, тут же вскакивает, и начинается драка. Впрочем, дерутся вовсе не из-за унитаза: просто накопились злость на жизнь и усталость от безысходности. Усталость от беспощадного солнца Порт-о-Пренса.

Кости, раны, бинты

— Мне всю ночь операции снились: кости, раны, бинты, — пересказывает кто-то из медсестер свой сон, который уже не может испортить ничей аппетит.

— А мне уже давно ничего не снится.

Доктора выползают из своих носилок, собираются, перешучиваются.

Живем мы в палатках и специальных надувных модулях. В них же оборудованы столовая и палаты госпиталя. Ставится генератор, в него заливается бензин. Дергаешь за ручку, генератор заводится, подает ток на насос — и через минуту модуль готов. Правда, над лагерем постоянно, 24 часа в сутки, стоит гул генераторов. А раз в полчаса со страшным свистом включается насос, чтобы поддуть палатку: модули снабжены специальными датчиками, которые замеряют уровень давления в помещении.

В лагере есть тень и ветерок, в одноэтажных корпусах — душ без горячей воды и засранные унитазы. Врачи говорят, что условия здесь лучшие из тех, в которых им доводилось работать.

— В Индонезии нас поставили на каком-то поле, где паслись коровы, — вспоминает медсестра Галина. — Только госпиталь установили — прошел ливень. Госпиталь, правда, не утонул, только модули поплыли — как мы шутим, гондонный флот не тонет. Зато поле превратилось в болото, по которому плавало коровье дерьмо. Запах специфический. И так две недели. А менять место нельзя, отцы-командиры сказали: «Стоим здесь» — значит, здесь. А еще показали гору, на которой развевался какой-то флаг, и сказали: «Туда не ходите, там повстанцы». А вообще, конечно, надоело бомжевать. Вернусь — уволюсь на хер из нашей «катастрофы медицины».

Про Галю говорят, что она каждый раз грозится уволиться. Но, конечно, не увольняется.

Работу врачей обеспечивает команда инженеров. Еще есть повара. Нет только грузчиков. «И нянечек, которые бы медицинскую форму стирали», — шутят врачи. Приходится самим.

— Наш госпиталь — единственный такой в мире, — говорит 68-летний инженер Николай Герциг, похожий на экс-премьера Примакова. — Нет, я серьезно. Мы на многих соревнованиях были — остальные нервно курят в стороне. Посмотришь на каких-нибудь американцев — да шапито полное, Черкизон, палатки, как у рыбаков. У нас же все модули аккуратные. А главное — лагерь приводится в полную готовность за 42 минуты и можно принимать пациентов. Иностранцы не верили, по часам засекали. И внутри тепло, можем в мороз работать.

Спим мы в медицинских носилках, подстелив на них матрасик. На ночь назначаются дежурные, которые сменяются каждые два часа.

Ночью кусаются комары и муравьи, ползают огромные волосатые пауки, приходят погрызть наши консервы тощие собаки. Но самого страшного зверя — человека, к счастью, не видно. Хотя где-то неподалеку всю ночь слышна стрельба и барражируют вертолеты.

Зато утром нас будят идиллические крики петухов. Поматерившсь в их адрес, мы встречаемся в модуле-столовой. Кормят хорошо. На кухне работают сразу три человека, и обычно есть даже выбор: овсяная каша, оставшаяся от ужина картошка с мясом или оставшееся от обеда харчо.

По госпиталю круглые сутки бродят не только пациенты, но и какие-то во всех смыслах темные личности: прознав, что здесь бесплатно лечат и может перепасть немного воды или даже еды, сюда стекаются бездельники со всей округи.

— Give me вОды, give me вОды, — с ударением на первый слог галдят детишки.

Потом появляется беременная женщина. У нее ничего не болит, она просто очень голодная.

— I am very hungry. Give me something, — смотрит она на меня каким-то отсутствующим, зомбированным взглядом. Удивительно, но малообразованные в общем гаитяне могут объясняться на многих языках — родном французском, английском, испанском. Особенно хорошо это у них получается, когда надо что-нибудь попросить.

Но давать ничего нельзя — еды немного, на всех не хватит. А если накормить одну, завтра здесь будет целая очередь из беременных женщин.

«О чем же ты думала, когда беременела? ООН же тратит миллионы на бесплатные презервативы для вас — чего вам еще надо?» — хочется хоть чем-то оправдать накопившуюся беспомощную злость, необходимость все время говорить «нет» в ответ на самые простые просьбы. Но когда голодная беременная женщина смотрит тебе в глаза, эмоции берут верх и язык как-то не поворачивается.

— Я очень голодный. У меня нет работы, — с интонацией угнетенного негра из советской «Международной панорамы» говорит огромный человек, подловивший меня где-то на задворках нашего лагеря. — Может быть, ты можешь мне помочь: дай мне работу или поесть.

Кроме попрошаек в лагере постоянно появляется множество хорошо одетых, хорошо говорящих на нескольких европейских языках гаитян. Они предлагают себя в качестве переводчиков. Но вот что бросается в глаза: кем бы ни был очередной гость из числа местных жителей — умирающим от голода оборванцем или относительно благополучным местным яппи, — с его лица не сходит искренняя улыбка. Вот ведь чудо — здесь никто не теряет оптимизма и веселого расположения духа.

Спина + все болит

Первые дни госпиталь принимает в основном тяжелых пострадавших из разных районов Порт-о-Пренса: кого-то привозят спасатели, кого-то — родственники. Но постепенно процент настоящих больных падает, местные жители начинают приходить со своими старыми болячками или просто провериться на всякий случай. Медицина в Гаити очень дорогая, и возможность лишний раз показаться врачам никто не упустит. Миссия российских врачей из помощи жертвам землетрясения превращалась просто в гуманитарную помощь несчастным по жизни гаитянам.

Они целый день стоят на жаре, чтобы попасть в приемное отделение, оказавшись внутри, что-то объясняют врачам через переводчика — гаитянина Мишу, в лучшие для страны годы учившегося в Москве, в институте имени Патриса Лумумбы. Некоторым перевязку делают прямо на рецепции, других отправляют по модулям — в терапию, педиатрию или перевязочную.

«Спина + все болит», — пишет сотрудник регистратуры на клочке бумаги что-то вроде направления.

Почти все спасатели, которые были заняты разбором завалов, уже вернулись в Россию. Только высокого блондина Зуфара оставили в лагере: у него фельдшерское образование — до поступления на службу в МЧС он работал на «скорой помощи».

— Чтобы выбрать, кому остаться, тянули короткую спичку, — объясняет Зуфар, почему выбор пал именно на него.

— А если кто-то сам хотел остаться?

— Все хотели. А если кто-то не хотел, то мог не тянуть. Но таких не было.

Сейчас Зуфар делает перевязку статной негритянке Нивели Дорсе.

— Вот эту рану мы больше закрывать не будем, она зажила, — объясняет Зуфар на русском языке, и Дорсе согласно кивает. — А вот эту еще надо полечить.

Зуфар накладывает бинт, а потом говорит переводчику: «Скажи ей, чтобы пришла через два дня».

— Вот ради этого и работаем, — почему-то решает объяснить мне еще один спасатель Алексей. Он разматывает бинты на ноге женщины, которая приходит на перевязку уже пятый или шестой раз. Под повязкой оказывается что-то страшное: все красное, видно мышцы и какие-то волдыри. На рану тут же садятся мухи. Но Алексей доволен:

— Уже заживать начала. А когда пришла, были одни лохмотья. Наши пересадили ей кожу с колена, уже принялась. Знаешь, какой кайф, когда видишь свою работу, — и Алексей, как настоящий художник, накладывает на рану щедрые мазки зеленки.

В кабинете травматологии занимаются девочкой десяти лет с переломом ключицы. Девочку раздевают и ставят возле свинцового щита, замотанного черным полиэтиленом. Потом на пациентку наводят специальный рентгеновский аппарат, похожий на большую настольную лампу. Через пять минут снимок готов.

— Такого аппарата ни в одном лагере нет, — хвастается травматолог высшей категории Сергей Созинов. — Приезжали израильтяне, очень завидовали. Правда, евреям для полевых госпиталей он и не нужен, у них страна маленькая, из любой точки можно за час-полтора доставить человека в хорошую больницу. А вообще со времен Пирогова концепция военно-полевой медицины несильно изменилась. Появились только новые средства — антибиотики, такие вот аппараты, гипс.

Главная проблема, говорит главврач госпиталя Александр Иванюсь, в том, что врачам попросту некуда девать прооперированных больных:

— По-хорошему их сразу надо отправлять в стационар. Травмы тяжелые, климат такой, что все гниет, в общем, нужен уход, перевязки, обмывание. Но стационаров нет. Обычно их сразу разворачивает ООН, а в этот раз почему-то этого не делает. Почему — не понимаю. Американцы обещали подогнать плавучий госпиталь на тысячу коек, даже приезжали смотреть, куда вертолет можно посадить, чтобы больных вывозить. А потом пропали куда-то, про госпиталь этот я больше не слышал.

В общем, врачам приходится делать то, чего делать нельзя, — отпускать больных по домам, назначая дату, когда надо прийти в следующий раз. Некоторым, правда, идти некуда, и они ждут «следующего раза» прямо на лужайке у госпиталя, развалившись под навесами. Жрать им тоже нечего.

В госпитале оставляют только нескольких особо тяжелых пациентов. Двухлетнюю девочку Джулию, потерявшую в катастрофе мать, — несколько дней назад отсюда уже выписали ее четырехлетнего брата Джеффри. Отец их где-то на заработках, не то в Америке, не то в Доминикане — родственники даже не знают точно, и после землетрясения он пока себя никак не проявил. Трое суток детишки провели в завалах, и теперь у них «краш-синдром» — синдром длительного сдавливания. У Джулии частично отмерли мышцы на левой ноге и ткани на лице — на всю жизнь останутся отметины, а нога будет обезображена шрамом. Вместе с детьми под обломками дома обнаружили и их мать. Ей досталось больше всех: она была еще жива, но уже началась гангрена. Как только ее освободили из-под завалов, мертвые ткани начали отравление всего организма. Почки не справлялись, и прямо в госпитале она умерла. К счастью, остался ее кузен, который забрал детей к себе.

Еще одна пациентка — трехмесячная девочка Доэста с переломом ноги. Крошечная конечность подвешена на растяжке. И семилетняя Эммануэль, которой уже ампутировали ногу.

— Мама, мама, больно! — плачет она, а через минуту уже смеется, глядя, как та развлекает ее воздушным шариком.

— Мы могли бы, конечно, оставить у себя хоть пятьдесят человек, хоть сто, но тогда бы пришлось заниматься только ими, — терпеливо объясняет главврач Иванюсь, заочно злой на невидимых ооновцев и американцев.

Диагноз: голод

Еще один модуль — педиатрическое отделение. Здесь ведут прием две добрых тетушки — Нелли и Ирина.

— Все время болит живот, пускает газы, — через переводчика объясняет мама худого, как смерть, мальчика по имени Жомен. — А еще кашляет.

— Возьмите активированный уголь. Пить по две таблетки три раза в день. А вот эту растолочь и растворить в горячей воде.

Переводчик что-то помечает на упаковке. Но надежды, что молодая мама все запомнит правильно, никакой — скорее всего, просто заставит мальчика выпить все таблетки сразу.

Приходит еще одна женщина, с младенцем.

— Все болит у него, — говорит она по-французски.

— А как вы догадались, что все болит? Он же не разговаривает, — спрашивает педиатр.

— А он все время плачет.

— Может, голодный? Может, просто покормить его?

Мама молчит. Кормить, видимо, особо нечем. Для таких случаев у врачей есть специальное отделение. Гордость эмчеэсовского госпиталя — модуль психологической помощи.

— Обычно на месте аварии вроде бы не до психологии: надо оказать первую помощь тяжело травмированным, — немного обиженно говорит сотрудница кабинета Ирина Елисеева. — Но давно уже наукой доказано: психологическое состояние пострадавших в чрезвычайных ситуациях очень важно. Оно влияет даже на заживление ран.

Ира дает мне специальные очки и наушники, подключенные к агрегату, напоминающему системный блок компьютера.

— Вам сегодня еще работать или будете отдыхать? — уточняет она, какую программу включить.

— Работать. Пойду смотреть, как негров режут. — Последние слова у меня срываются непроизвольно. Похоже, мне уже и правда необходима психологическая помощь.

— Ну, тогда включу вам программу для творческой активности.

В очках начинают мигать разноцветные огоньки. Смотреть на них надо закрыв веки — тогда огоньки мягко воздействуют на сетчатку. В ушах звучит музыка, раздаются человеческие голоса, квакают лягушки. Ирина начинает специальный, так называемый пульсационный, массаж — мягко кладет руки мне на плечи, начинает перемещать их по спине. Мне становится спокойно и радостно.

Массаж заканчивается. Уходить не хочется. Хочется остаться в этом уютном мирке, где волны, лягушки и теплые руки Ирины. Возвращаться в безумный мир Гаити нет никакого желания.

Ирина показывает мне рисунки детей. Почти на всех изображен дом, которого у большинства теперь больше нет.

— Рисунки у них очень яркие. Это свидетельствует о том, что яркое восприятие мира осталось, они не в подавленном состоянии, — констатирует психолог. — Но вот уровень развития… Если наш ребенок в 4–5 лет может нарисовать человечка, то тут — только схематично. Многие ни разу не видели игрушек и кукол — им даешь игрушку, а они просто не знают, что с ней делать. Грамоте не обучены. Зато у них нет никаких табу на изображение половых признаков: для них это естественно, никаких запретов.

— А до землетрясения какое у них было психологическое состояние? Они понимают, что живут катастрофически бедно?

— Я бы не сказала, что жители Гаити отличаются крепким психологическим здоровьем. Хотя, с другой стороны, то же самое можно сказать и о наших родных россиянах. Здесь почти все, кто обладает хоть каким-то уровнем развития, хотят уехать — в Доминикану, Европу или США. Как у нас — в Москву.

Бар «У хомячка»

По вечерам регистратура превращается в бар «У хомячка»: врачи где-то достают местное пиво, ром, травят байки, обсуждают события за день и вслух мечтают поскорей уехать домой. Анестезия здесь нужна не только больным, но и здоровым.

— Сегодня ампутацию делали, — рассказывает свежий медицинский анекдот всеобщая любимица хорошенькая медсестра Танечка. — Пилим. Начали уже формировать культю, а я ему говорю: что ты пилишь, это же фарш! Так, теперь вот мясо пошло! А потом мы наклонились над пациентом, а он мне говорит: давай поцелуемся!

— Понимаешь, некоторые жизнь проживут, а вспомнить-то и нечего, — объясняет мне пожилой врач. — А тут посмотри, сколько баек, когда мы собираемся «У хомячка». Человек ловит здесь особый драйв, он чувствует себя нужным людям, живет полноценной жизнью, полнокровной. Конечно, часто устаешь, зарплата не радует, начальство, бывает, лютует. Но ты посмотри, какая здесь маленькая текучка.

***

— Ну что, монетку будем бросать? — спросила медсестра.

— Нахер-нахер. Чтоб я захотел сюда вернуться? Разве что Родина пошлет, — возразил кто-то из ее братьев — медбратьев.

— А посылают нас почему-то именно в такие места.

На аэродроме проклятого Порт-о-Пренса мы несколько часов ждали погрузки. Была тропическая ночь, где-то над нами висели развернутые в непривычную сторону луна и созвездия. Мы разглядывали их, разложив свои спальники на каких-то обнаруженных на задворках аэропорта фанерках.

— Жестковато, — с привычной интонацией капризной курортницы проворчала Галина. — А помните, в Шри-Ланке в аэропорту на травке лежали?

Американский караульный смотрел на нас не то с презрением, не то с завистью. Тропический ветерок обдувал запахом мочи из аэропортового сортира, лишившегося после землетрясения канализации. Где-то рядом со мной валялись лучшие люди далекой родной страны.

14. Отношения с источниками информации

Важная этическая проблема, встающая перед журналистом-репортером (впрочем, не только репортером) – публиковать или не публиковать попавшую к нему информацию с точки зрения того, честно или не честно она была добыта и нанесет или не нанесет ее публикация вред фигурантам журнальной статьи. Да и просто – давали или нет ньюсмейкеры согласия на публикацию.

Например, есть такая хрестоматийная задачка, которую любит на своих мастер-классах задавать слушателям Владимир Познер.

Представьте, что вы пришли на интервью к министру обороны. В какой-то момент он вышел из кабинета, а Вы (милая журналистская привычка!) шарите взглядом по его столу. И тут натыкаетесь ни много ни мало как на приказ об объявлении войны против одной из соседних стран. Как вы должны поступить? Замолчать этот факт или предать его огласке?

Налицо сразу два неэтичных и даже противозаконных поступка: нехорошо шариться по чужому столу и уж тем более попахивает разглашением военной тайны выдача этой информации в эфир. Однако - не буду мучить и сразу даю «правильный ответ» - Познер однозначно считает, что информация должна быть опубликована: граждане страны имеют право знать правду о планах своей страны. Тем более таких важных и, несомненно, влияющих на их жизнь, как объявление войны. И главная функция, в общем-то, смысл работы журналистов, их миссия – это информирование своей аудитории о таких важных вещах.

Эту же задачку приводит в своей книге «Кисло-сладкая журналистика» известный российский радиоведущий Матвей Ганапольский. Любопытно, что он как раз с Познером не согласен.

«У меня по этому поводу постоянный спор с моим коллегой Алексеем Венедиктовым, который считает, что разговоры об ответственности журналиста абсурдны, ибо перечеркивают саму информационную идею профессии журналиста.

– Не следует обвинять петуха в том, что он кукарекает во время восхода солнца, - говорит Алексей. - Тут первично солнце, а не петух».

Я признаю, что в разных странах разные традиции журналистики и разное понимание роли журналиста. Я ценю это многообразие, но я настаиваю, что журналист обязан думать о последствиях каждого своего шага».

Что касается собственно познеровской задачки, то Ганапольский по ее поводу пишет так:

«Тут два варианта и оба проигрышные. Не сообщить - предать свою профессию. Сообщить - предать свою страну».

Или вот уже не придуманная сложная задачка, а реальная история из жизни. Она случилась с все тем же Владимиром Гиляровским, когда он поехал описывать открытие Нижегородской ярмарки:

«Мне было поручено описать торжественное открытие выставки и протелеграфировать раньше всех, срочно, в «Новое время». Я занял... место рядом с трибуной, откуда открывавший выставку министр финансов С. Ю. Витте говорил программную речь. Я ее записал всю, от слова до слова, и... бросился на телеграф и дословно передал срочной телеграммой в «Новое время» всю речь Витте. В ней было больше тысячи слов.

С телеграфа я вернулся в зал, где уже кончилось торжество, и встретил секретаря Витте, который роздал только что написанную на машинке речь министра всем корреспондентам, которые решили ввиду краткости времени речь эту телеграфировать только завтра.

Я сказал секретарю, что мною речь уже послана, и показал ему телеграфную квитанцию. Секретарь пришел в ужас.

– Да что вы сделали! Ведь здесь много изменений! Я об этом должен буду доложить министру. Получится разноголосица. Я доложу министру!

– Это ваше дело. А я сделал то, что обязан был сделать корреспондент».

Обратите внимание на последнюю реплику Гиляровского. Как видим, понимание общественной функции журналиста, его, не побоюсь этого слова, долга, за последние сто лет не особо изменилось.

Или можно привести пример из практики знаменитой итальянской журналистки Орианы Фаллачи – классика политического интервью (да, Фаллачи делала интервью, а не репортажи, но ее пример подходит и нам. А я, пользуясь случаем, настоятельно рекомендую читателям изучать опыт Фаллачи и ее работы – пригодится)

Так вот, однажды она, сразу после окончания пакистано-индийской войны за Бангладеш беседовала с президентом Пакистана Зульфикаром Али Бхутто. И тот, видимо раздраженный печальными для его страны итогами войны, так охарактеризовал своего противника, Индиру Ганди: «Она напоминает мне прилежную зубрилку-отличницу, напрочь лишенную инициативы и воображения. Ей бы хотя бы половину таланта ее отца!» В ответ Ганди ни много ни мало отказалась ехать в Пакистан для подписания мирного договора (оцените, кстати, степень влияния текстов Фаллачи). Опомнившийся Бхутто умолял журналистку заявить, что цитата выдумана или искажена. Президент Пакистана даже говорил Ориане, что «от нее зависит судьба 600 миллионов людей».

Фаллачи отказалась дезавуировать достоверность этой цитаты, отказалась пожертвовать цитатой и своей профессиональной репутацией. Вот так вот. «Судьба 600 миллионов людей» оказались для нее менее важны правды. И, конечно, Фаллачи потеряла такого ньюсмейкера, как Бхутто, который, можно предположить, в следующий раз уже не согласился бы с ней встретиться.

Конечно, в такие экстремальные ситуации, вроде описанной в «задачке» Познера и той, что случилась с Орианой Фаллачи, журналист попадает нечасто.

Но опыт показывает, что в повседневности, когда речь идет о простых людях, решение принять еще сложнее.

Конечно, надо думать о последствиях. Но в опасениях за эти последствия важно не забыть о главном: о том, для чего, собственно, журналист работает - а работает он для своих читателей и для качественного материала.

В общем, «противостояние» журналистов и ньюсмейкеров не теряет своей актуальности. Недаром, как сказал кто-то из классиков, «новость – это то, что хотели бы скрыть». Все остальное – это пресс-релиз.

Есть законодательство о прессе, которое довольно четко определяет, что можно и что нельзя. Все остальное – это сфера морали. А у каждого она, к сожалению, своя.

Контрольные вопросы

1) Как бы вы ответили на «задачку Познера»? Обоснуйте свою позицию

2) Как бы вы поступили на месте Гиляровского и Фаллачи?

Практические задания

1) Приведите примеры из своего опыта или придумайте сами ситуацию, в которой журналисту приходится делать сложный морально-нравственный выбор

15. Репортеры и мультимедиа

С развитием технологий жанр репортажа обогатился мультимедийной составляющей. Теперь читателю (и редактору) мало одного текста. Репортер должен еще и уметь снимать видео и фото.

Грань между печатным репортажем, телевизионным и радиорепортажем постепенно стирается. Один из наших руководителей по РИА Новости на планерках в агентстве любит высказывать мысль, что эти жанры постепенно с разных сторон движутся в некую общую точку. Точку, где они достигнут конвергенции.

Теперь читатель может не просто почитать текст, но и одновременно посмотреть относящееся к этой теме видео, послушать подкаст (аудио), посмотреть фотографии. Причем все чаще и чаще бывает так, что производит эти мультимедийные материалы тот же, кто текст - сам журналист.

Судя по всему, куда-то в эту же конвергентную «точку» движутся не только интернет-СМИ, но и печатные. Конечно, на бумаге видео не посмотреть и аудио не послушать. Но зато с распространением интернет-планшетов вроде ipad интернет-версии печатных изданий будут по своему тиражу конкурировать с бумажной версией и постепенно ее замещать. Уже сейчас это характерно для газет - таких как «Комсомолка», «Жизнь», «Коммерсантъ». Все эти издания активно развивают свои интернет-страницы, и они по своей посещаемостью вполне могут соперничать с оригинальной, печатной версией. А газета «Газета» (gzt.ru) так и вовсе весной 2010 года перестала публиковаться на бумаге, полностью "уйдя" в интернет.

Журналы пока движутся в этом направлении с некоторым опозданием, но это вопрос времени. Уже сейчас интернет-страницы «Большого города» и «Афиши» живут самостоятельной жизнью. В «Большом городе» можно, например, послушать «аудиоколонку» музыканта Сергея Шнурова. А на «Афише» можно не только прочитать рецензию на свежий фильм (причем не только профессионального критика из штата «Афиши», но и читателей), но и посмотреть трейлер фильма.

Признанным флагманом в нелегком деле мультимедийных репортажей является агентство РИА Новости и его сайт. Кстати, замечу, что я так хвалю это агентство вовсе не потому, что сам в нем работаю. Зависимость строго противоположная: агентство прекрасное само по себе, и именно поэтому мне в свое время и захотелось в нем работать.

Как выглядит вся эта пресловутая мультимедийность на практике? Например, написал ваш покорный слуга репортаж об открытии авиасообщения Тбилиси и Москвы (прерывавшегося из-за известных событий между двумя странами). Этот текст был «украшен», во-первых фотографиями - самолет, тбилисский аэропорт и так далее. Во-вторых, тут же идет видео - взлет и прилет самолета, регистрация пассажиров, их комментарии по поводу того, как было неудобно добираться в Тбилиси на перекладных и как прекрасно, что теперь есть прямое авиасообщение. Тут же инфографика, иллюстрирующая отношения России и Грузии в последнее время.

Грустная новость для нас, репортеров, в том, что заметная часть подготовки все этого информационного богатства ложится именно на наши плечи. Можно было бы, конечно, одновременно с пишущим журналистом в его небольшое путешествие отправить фотографа и съемочную группу. Так часто делают, когда предстоит большая тема и работы намечается достаточно много - один «писатель» попросту не справится.

Но гораздо чаще «писателю» выдают, помимо его блокнота и ручки и диктофона, еще и фотограппарат, и видеокамеру со штативом. Одновременно собирать нужные детали, фотографировать и вести видеосъемку довольно сложно. Но приходится. Таковы сегодняшние суровые реалии.

Не говоря уж и о том, что остаются вопросы и к качеству продукции, производимой таким журналистом-универсалом. В том же «Русском репортере» «на дело» отправляют обычно двоих журналистов – «пишущего» и фотографа, при чем это лучшие фотографы в стране (а то и в мире - журнал использует и иностранных авторов, а его российские фотографы часто выигрывают престижные конкурсы вроде World Press Photo). Могут ли интернет-журналисты снимать так же хорошо? Это вопрос. Но, к счастью, для интернета требования не такие высокие, как для цветного красивого журнала.

То же самое касается и видео. В РИА Новостях организованы курсы, где пишущих авторов учат снимать видео. «Оскар» за лучшую операторскую работу они, скорее всего, вряд ли когда-нибудь получат. Но для интернета качество вполне приемлемое. По крайней мере, то соображение, что редакция здорово экономит, посылая на задание не толпу профессионалов, а одного «универсального солдата», все остальное пока перевешивает.

Если позволить себе немного пофилософствовать, то я бы высказал предположение, что с развитием блогов и интернета труд журналиста вообще несколько обесценился, подвергся инфляции - оказалось, что качественно производить информацию могут не только профессионалы, но и многие-многие другие. Соответственно, и журналистам нужно теперь производить больше информации, чем раньше - чтобы как-то компенсировать эту самую «инфляцию». Вручение «пишущим» журналистам видеокамер и фотоаппаратов - это как раз один из способов заставить их производить больше информационного продукта.

А не заменят ли блоги журналистов вообще и зачем нужны репортеры в век блогов - об этом мы поговорим в следующей главе нашего пособия.

Контрольные вопросы

1) Что такое мультимедиа?

2) Согласны ли вы с утверждением, что все СМИ движутся в общую "конвергентную" точку?

Практические задания

1) Откройте любой репортаж или очерк на сайте РИА Новости. Разберите, какими мультимедиа он "украшен".

2) Сделайте ММ-статью

16. Репортеры и блоги, репортеры и блогеры

В 90-ые и нулевые годы в информационных технологиях произошла революция. Появился Интернет. Важным следствием этого стало то, что теперь новости, репортажи и фотографии стали создавать не только журналисты, но и бывшие простые читатели и телезрители.

Более того. Оказалось, что они это могут делать не хуже профи. А главное – часто оказываются там, где журналистов нет. Вот пример: прогремели взрывы в московском метро. Пока репортеры добрались на место, многие очевидцы разбежались, пострадавших начали эвакуировать. А главное – доступ на станции уже был оцеплен ОМОНом.

В это же самое время в блогосфере уже появились фотографии, видеозаписи и подробные комментарии очевидцев. Журналисты же, повторюсь, были вынуждены довольствоваться фотографированием входов на станции.

Возникает резонный вопрос: а зачем вообще нужны репортеры, если есть непосредственные участники событий? Причем, заметьте, эти участники могут общаться с заинтересованной аудиторией безо всякого посредничества СМИ – через твиттер, блоги, форумы, youtube.com? И это при том, что репортеры иногда вообще не могут попасть на место события. А если могут, то с опозданием по сравнению с обычными гражданами, которым «посчастливилось» оказаться на месте непосредственно в момент теракта?

Конечно, пишущие журналисты прочитали мою методичку и знают, как писать правильно. А фотографы обладают более качественной техникой, чем мыльницы и сотовые телефоны обычных читателей. Но что все эти навороты стоят, когда важна оперативность?

Продолжу свою мысль дальше. Зачем посылать журналиста в дорогостоящее путешествие куда-нибудь на Южный Полюс, если в Интернете можно найти блог настоящего полярника? И зачем читателю покупать журнал, если можно открыть Интернет и найти там этот блог? Зачем, в таком случае, вообще нужны журналы? А ведь издавать их – весьма дорогое удовольствие.

В 2009 году весь Интернет облетела новость, что в Иркутске скинхедами была убита девушка-антифашист по фамилии Рукосыла. Новость перепечатали все блогеры, ее с возмущением обсуждали сетевые антифашисты и либералы.

Потом она перекочевала на страницы Интернет-СМИ, а затем и печатных.

Тем временем редакции тех СМИ, которые удосужились выполнить нехитрые манипуляции, обнаружили, что никаких признаков достоверности у этой новости нет: в иркутской милиции убийство не подтвердили, в иркутских моргах и больницах поступление пациентки с такой необычной фамилии тоже не подтверждали. Более того, простейший Интернет-ресерч по базам данных не выявил ни одной живущего в Иркутской области человека со столь необычной фамилией. Не нашлось также ни одного реального свидетеля этого преступления или человека, который бы вообще знал эту несчастную «Рукосылу».

Что это было: какая-то пропагандистская утка или эксперимент спецслужб или каких-то пиарщиков? Остается только гадать. Но на вопрос «а был ли мальчик?» (в данном случае – девочка) ответ, судя по всему, отрицательный.

И дали этот отрицательный ответ не блоги, а СМИ из числа тех, кто не поленился качественно выполнить свою работу.

И таких примеров с каждым днем все больше и больше. Одна из моих «френдов» по живому журналу недавно написала страшную историю, как ее друзья купили мясо на шашлык, и потом это мясо оказалось ни много ни мало человечиной. «Есть результаты экспертизы», - утверждал блоггер. Естественно, комментаторы возмущаются, история расползается по блогосфере, однако небольшое журналистское расследование (мое) показало, что ничего этого не было, а над доверчивым блоггером просто кто-то подшутил - кто-то действительно отравился каким-то мясом, но, конечно, не человечиной. Просто до нашего блоггера этот слух дошел именно в таком вот виде.

«Хорошо бы создать какие-то фильтры, программы, которые смогут отличать действительно ценную информацию от «белого шума», - рассуждал как-то в интервью, взятом мною для сайта Regnum.Ru, известный деятель российского интернета Антон Носик. - Возможно, можно продумать какую-то систему выставления «доверия» блогерами тому или иному сообщению. Или, например, систему, что чем больше ссылок на то или иное сообщение, тем оно достовернее».

«Такой фильтр уже создан, - развила эту мысль шеф-редактор ИД «Эксперт» Татьяна Гурова на одной из наших планерок, где я присутствовал в качестве сотрудника этого издательского дома. – И фильтр этот называется «редакция СМИ»».

Да-да, пока что лучше, чем сами журналисты, с задачей отделения зерен от плевел не справляется. Открывая уважаемые сайты вроде Газеты.Ru, Lenta.Ru или Slon.Ru, деловые газеты вроде «Коммерсанта» и «Ведомостей», сообщения серьезных агентств, мы понимаем, что перед нами информация, достоверность которой стремится к 100%. По крайней мере, профессионалы сделали все, чтобы это было так.

В блогосфере такой гарантии, конечно, никто не дает. Более того, там весьма активны силы, которые наоборот, заведомо предвзяты – ангажированы политическими группами или рекламными агентствами. Партии, политики, пиарщики и рекламщики год от года в Интернете все активней (многие блогеры, например, такие, как знаменитый московский афроблоггер Самсон Шоладеми активно признают, что публикуют «проплаченные» посты).

Любую информацию из блогов нужно проверять под лупой. И роль этой «лупы» как раз и выполняют профессионалы из СМИ. Это теперь одна из их самых главных функций.

Так что когда я слышу про очередной теракт или катастрофу, я лезу не на поисковик blogs.yandex.ru. Потому что в блогах и форумах на 999 вздохов по поводу катастрофы и злорадства, что русофоб Каньчинский так плохо закончил (к сожалению, это очень распространенная реакция) придется всего одно действительно ценное свидетельство очевидца, сотрудника аэропорта или МЧСовца. При этом не факт, что свидетельство будет подлинным, а не поддельным (из разряда «Я очевидец! А что случилось?»). И что в этом свидетельстве будут реальные факты, а не эмоции.

Отделить действительно ценную «руду» от «породы» могли бы специальные фильтры – программы, о которых мечтает Антон Носик. Пока же их функцию выполняют люди. Поэтому я читать о катастрофе лезу на сайт РИА «Новостей» или Газеты.Ru. Там уже сделали всю работу по фильтрации за меня.

Так что пока будущее отношений репортеров и блогов выглядит так: мирное сосуществование, вооруженный нейтралитет, сотрудничество. Несомненно, блогеры и дальше будут генерировать по-журналистски качественный контент. Но если блогер занят этим время от времени (для кого-то это хобби, для кого-то это разовая функция – например, обычно он пишет про свою повседневную жизнь, допустим, водителя маршрутки, а потом неожиданно про аварию, свидетелем которой он стал. А дальше – опять «лытдыбр»), то профессиональный журналист – постоянно.

Скорее всего, журналисты будут все чаще и чаще использовать контент из блогов и Интернета вообще. Некоторые редакции в России уже поставили это на постоянную основу. Например, телеканалы в своих эфирах и на своих сайтах призывают рядовых телезрителей присылать свои ролики. Сайт газеты «Твой день» за это уже и приплачивает. Сайт РИА «Новостей» запустил проект «Ты – репортер!» (в виде отдельного сайта), а «Русский репортер» - проект «Своими глазами» (в виде рубрики на своем сайте). Все это – ни что иное, как отмодерированный профессионалами информационный шум, та самая «руда», которую «единого грамма ради» процеживают для действительно содержательного материала.

Важно отметить еще два момента.

Первое. Бросается в глаза, что даже самые активные блогеры, любящие покритиковать традиционные СМИ и журналистов, пытаются работать все по тем же журналистским законам – объективность, непредвзятость, оперативность и так далее. «Гражданские журналисты» не пытаются изобрести новых законов и принципов. А традиционные СМИ они и критикуют за отход от этих же классических журналистских законов – за ангажированность властями и коммерческими структурами и рекламодателями, продажность, неповоротливость редакций и лень самих журналистов. Таким образом, универсальные правила журналистского ремесла по-прежнему работают, по-прежнему востребованы. И это хорошая новость. Блогеры не изобрели ничего нового.

Плохая для журналистов новость в том, что теперь придется работать лучше, энергичнее и профессиональнее, чем раньше – ведь все, что они делают, тут же комментируется в Интернете их читателями/зрителями, которые раньше занимали пассивную роль. Если журналистам и приходится конкурировать с блогерами, то только в том, что те работают профессиональнее самих журналистов.

Второе важное замечание – для СМИ сотрудничество с Интернет-пользователями становится обязательным (при том, что форматы сотрудничества могут быть разными). Дело не только в том, что таким образом СМИ получают какой-то новый контент (зачастую эксклюзивный). А и в том, что сами пользователи этого хотят. Они уже привыкли к тому, что могут не только прочитать новость/посмотреть видеосюжет, но и тут же прокомментировать его. Они уже привыкли видеть свой контент на телеэкране и на Интернет-сайтах. В общем, они привыкли быть активными производителями контента, и к прежней пассивной роли возвращаться не собираются.

В общем, профессия репортера явно не собирается становиться достоянием истории. Это динамичная и перспективная профессия, в которой нас ждет еще немало интересных открытий.

Контрольные вопросы

1) Что изменилось для журналистики с появлением и развитием интернета и блогов?

2) Заменят ли блогеры профессиональных журналистов?

Практические задания

1) Найдите примеры, когда "расшаренная" по блогам информация оказывалась неправдивой

2) Найдите случаи, когда в блогах информация и фотографии появлялись заметно раньше, чем в профессиональных СМИ

Список рекомендованной литературы

Гиляровский Владимир. Москва газетная.

Гиляровский Владимир. Москва и москвичи.

Фесуненко Игорь. Глубина резкости.

Аграновский Валерий. Вторая древнейшая.

Колесниченко Александр. Практическая журналистика.

Устинова Зоя. Моя профессия – репортер.

Соколов-Митрич Дмитрий. Мастер-класс в «Живом журнале».

Вверх